Романтические приключения Джона Кемпа

Мне вдруг стало не по себе, стало противно, что я пил и ел с этими людьми.

— Я очень устал джентльмены, — сказал я. — Я пойду лягу спать в коридоре!

Кубинец испуганно подбежал ко мне и стал умолять не пренебрегать его гостеприимством. Он почти насильно потащил меня к своей постели, покрытой пышным, расшитым золотом покрывалом. Невозможно, личная обида… Как я могу думать о том, чтоб спать в коридоре! Он уложил меня, сам взбил мне подушку. Я лёг и повернулся лицом к стене.

Но заснуть было трудно, хотя маленький Саласар заботливо потушил все свечи. Он действительно мог бы быть мне полезным, если бы пошел к генерал-губернатору, или, в крайнем случае, отнес от меня записку британскому консулу. Но кроме него был еще Николс. Несомненно он был первостатейным негодяем, трусливым кровожадным лгуном. Несомненно, О’Брайен не хотел его выдавать. Может быть, у него и были разные бумаги. И без сомнения — стоит только О’Брайену узнать, где Серафина — и он меня выдаст, — и выдаст под именем Николса. Впрочем, он может это сделать, даже не зная, где Серафина.

Серафина! При одном воспоминании о ней мое сердце сжалось. Как я любил ее, как безумно, беспредельно я любил ее, женщину другой расы, другой страны! В ней было все то, что с детства мне казалось мыслимым только в романах. Я грезил героинями увлекательных книг, я мечтал о них — и когда я нашел воплощение моих романтических грез в девушке чуждого мне народа, я полюбил ее со всем пылом нерастраченной молодости. И как тяжело, как страшно было подумать о разлуке с ней!

Я беспокойно заметался и повернулся на другой бок. У большого черного стола, в тусклом свете единственной свечи, я увидел, как испанец и шотландец о чем-то оживленно говорили, тесно сдвинув рыжую и черную головы.

— Я говорю тебе: не так! — быстро лопотал Николс на отвратительном испанском жаргоне. — Нож надо держать вот как — большой палец сверху! Колоть надо сбоку — в мякоть, между шеей и лопаткой. Попадешь концом прямо в легкие. Я уж пробовал это раз десять. Никогда не бей в спину: он может пошевельнуться и ты попадешь в кость. А тут никакой кости нет. Так в Нью-Джерси бьют свиней.

Кубинец наклонил голову, как над шахматной доской. "М-м…", — пробормотал он. Его нож лежал на столе. Он взял его в руку, встал и наклонился над сидящим шотландцем.

— Вот сюда, говоришь? — и он потрогал пальцем волосатую шею Николса, потом примерил свой нож к спине Николса и удовлетворенно сказал: — Ага, правильно! Пройдет до самых легких.

— И там еще всякие артерии и вообще… — добавил Николс, — и не пикнет: кровь сразу хлынет в легкие.

— Благодарю вас, сеньор Эскосе, — важно произнес Саласар.

Николс встал и посмотрел в мою сторону. Я закрыл глаза. Он постоял с минуту, потянулся и сказал:

— Ну, я пойду, спокойной ночи.

Его гигантская тень скользнула по стене. Саласар взял свечу и прошел за ним в коридор.

Все стихло. Я еще боролся со сном, в сотый раз обдумывая все случившееся. Какие-то обрывки видении путались в моем усталом мозгу. Потом все заслонил образ моей любимой: ее яркие губы, трепетные ноздри, плавный изгиб полудетской груди, бесконечно-милые серые глаза с густыми ресницами. Я задрожал всем телом и зарылся в подушку. Я отдал бы душу черту, лишь бы увидеть сейчас этот трепет темных ресниц над серыми глазами. Тени забегали по стене. Саласар вернулся со свечей. Я уснул.

Проснулся я от дикого страха, внезапно пронзившего меня; казалось громовой голос крикнул: "Скажи мне, где она". В лицо мне бил яркий свет фонаря. Его держал О’Брайен. Темной тенью наклонился он надо мной.

— Говори, где она, — быстро сказал он в ту минуту, когда я открыл глаза.

— Она… она — я не знаю, где она.

Даже при одном воспоминании меня охватывает ужас: как легко я мог проговориться. О, как хитер был этот дьявол! Разбудить человека, чтобы попытаться поймать его мысль, прежде чем проснется его сознание. Я так дрожал, что не мог даже рассмотреть его лицо.

— Где она? — повторил он. — Умерла? Убита? Пусть небо сжалится над твоей душой, если она мертва.

Я все еще дрожал. Мне не верилось, что я не проговорился.

— Где она?

— Обыщите весь остров, — ответил я. — Обыщите всю землю, если вам угодно!

Он заскрипел зубами и низко наклонился ко мне. И вдруг я услышал глухое и сдавленное: "Сжальтесь". Я расхохотался ему в лицо: "Над вами?" Он еще ниже нагнулся: "Глупец! Над собой!"