Романтические приключения Джона Кемпа

Я спокойно закрыл дверь. Я не хотел, чтоб в апартаменты Карлоса проникло дыхание опасности. Теперь вся ответственность легла на меня.

Поклон О’Брайена был чрезвычайно любезен. Его бритое лицо носило отпечаток какого-то добродушия, зависевшего, вероятно, просто от строения лица, от широко поставленных серых глаз. Он, очевидно, приехал, как всегда, ночью и, увидев двух служанок Серафины в коридоре, стал ждать ее. Он ждал ее, но вряд ли ожидал увидеть меня. И когда он поднял голову после поклона, мы очутились лицом к лицу.

Я быстро подошел к Серафине. Бросится ли он на меня? Я был не вооружен, он тоже. Но я был выше и моложе — и уверенно ждал нападения. Но он как будто даже не заметил моего присутствия. Он, очевидно, хотел показать свою силу и влияние и повернувшись к обеим служанкам почти добродушно погрозил им пальцем. Вот и все. Не угроза, нет, почти игривый жест. Но девушки ахнули, высокая с треском уронила свечу и побежала по галерее, а маленькая дрожа прижалась к стене.

Даже не изменившись в лице, О’Брайен обратился к Серафине:

— Votre p`ere dort sans doute, senorita?[24]

— Вы знаете, сеньор интенденте[25], что ничто не может заставить его открыть глаза, — резко проговорила она.

— Да, как будто, — пробормотал он, нагибаясь за упавшей свечей. Он поднял ее и с трудом зажег о свечу дрожащей Ла Чики. Ему это удалось, когда едва слышно он властно сказал ей: "Стой спокойно!" и как будто пригвоздил ее к стене этими простыми словами.

Потом он со свечой в руке повернулся к Серафине и с вежливым поклоном произнес по-испански:

— Вы разрешите посветить вам и проводить вас до вашей комнаты? Ваши служанки, очевидно, потеряли рассудок и едва ли годятся для того, чтобы остаться у вас?

Ла Чика ахнула и зарыдала. Серафина и О’Брайен обменялись несколькими французскими фразами, которых я не разобрал: он как будто спрашивал ее о чем-то очень вежливо. Она только на один вопрос слегка замялась, но потом, когда он повторил его, она, взглянула на меня и медленно утвердительно наклонила голову.

Если б он сделал какой-нибудь угрожающий жест в мою сторону, если б даже не так взглянул на меня — я бросился бы на него. Но небрежный вид, с которым он, совершенно не глядя в мою сторону, протянул мне свечу, огорошил меня. И я просто взял свечу из его руки.

Он церемонно поклонился Серафине и дал ей пройти. Теперь я держал свечу перед его лицом: оно было спокойно. Он напряженно смотрел в пол, как бы раздумывая, потом вдруг поднял голову и произнес:

— Вы не желаете отдать мне свечу?

Он хотел, чтоб я сдался.

— Вы скорее умрете на этом месте, чем получите свечу, — быстро ответил я.

Свеча стала для меня как бы символом: я чувствовал, что никакая сила не заставит меня отдать ее.

Глаза О’Брайена блеснули отраженным светом свечи.

— Ну, я-то не умру, — проговорил он со странным оттенком юмора в негромком голосе. — Но ведь это мелочь; вы молоды; может быть, для вас есть смысл постараться угодить мне — на этот раз.

Я не успел ответить. Серафина, отошедшая на некоторое расстояние, торопливо проговорила:

— Дон Хуан, вашу руку.

Я забыл О’Брайена и подбежал к ней. Ей нужна была поддержка. Впереди нас, спотыкаясь и всхлипывая, шла Ла Чика, причитая:

— Madr'e de Dios![26] Что с нами теперь будет, что будет!

— Вы ведь знаете, о чем он просил меня? — быстро заговорила Серафина. — Я сказала: "Нет, дайте свечу моему кузену". Тогда он сказал: "Вы действительно хотите этого, сеньорита? Ведь я ваш старейший друг". Я повторила: "Отдайте свечу моему кузену!" А он жестко: "Ради него самого, сеньорита, обдумайте", — и потом, когда я не в силах была выговорить ни слова — такой страх за вас охватил меня, он снова сказал: "Значит, отдать ему?" — и я, оттого что не могла ничего сказать, я — дон Хуан, вы только что предложили мне вашу жизнь, — я… Misericordia![27] Я наклонила голову: "Да!"

В увлечении я крепче прижал ее руку к своей.

— Если б вы не сделали знака, для меня это было б хуже смерти. Он смел требовать, чтоб я отдал то, что доверено мне, свет моей жизни.

— Да, — проговорила она, — и вы отказались. Это придало мне еще больше смелости.

— У вас ее очень много, — серьезно проговорил я.

— Да, но… но часто тоже трудно… я всегда одна… так трудно…

— Жить одной, — докончил я.

— Нет, умереть одной! — шепнула она робко. — О, это ужас! Будьте осторожны, дон Хуан, ради всего святого — я не вынесла бы.

Ла Чика в изнеможении остановилась у двери, ведущей в комнату Серафины. Холод охватил мою душу.

— Бедный дон Карлос! — проговорила Серафина. — Я так была к нему привязана. Я боялась, что меня заставят выйти за него замуж. Ведь он любил вашу сестру?

— Он никогда не говорил ей об этом. Догадывалась ли она? — прошептал я.

— Он был беден, бесприютен, уже болен, в чужой стране. Его все любили у нас дома.

— Он никогда не говорил ей, — задумчиво шепнула она. — И может быть…

— Сил моих больше нет, — вдруг простонала Ла Чика и опустилась на пол у двери.