Романтический эгоист

четверг Почему она, а не другая? Зачем отвергать тысячи сисек ради одной только пары? Зачем отказываться от сотни писек ради одной-единственной? Франсуаза отправляется по магазинам, а я, лежа у бассейна в отеле “Стэндарт” на бульваре Сансет, нахожу наконец ответ: потому что без нее я заболеваю раком. В любви сдаешься в плен из инстинкта самосохранения.

пятница В бутике Фреда Сигала увидел, как Вайнона Райдер покупает себе (и расплачивается!) черное платье с листиком ганджи на спине. На крыше отеля “Стэндарт” располагается ночной танцбассейн под открытым небом. Вокруг сверкают небоскребы, внешние лифты огненными шарами взлетают вверх по фасадам, пустые кабинеты залиты белым неоновым светом, на билдинг напротив проецируется фильм про кунг-фу, а в роли диджея выступает грациозная азиаточка в минишортах и босоножках на высоком каблуке. Что касается меня, то я принимаю джин-севенап и кажусь себе Тайлером Дёрденом (героем “Бойцовского клуба”, который сражается сам с собой). Бассейн кишит wasted bimbos [214] , которые с истошными криками падают в голубую воду, какой-то загорелый алкоголик с квадратным подбородком обзывает Франсуазу “smoking hot”, на плазменных экранах скользят по волнам серфингисты из “Парадайз коув”, а танцоры аплодируют, когда мимо пролетает вертолет. Иногда я думаю, что мне повезло, что я живу.

суббота Все мои беды от того, что в утробе матери я слишком часто слушал “Любовь с тобой” Мишеля Польнареффа (1965). Она ставила его без конца, баюкая в невесомости мой зародыш:

Такие слова про себя говори,

Но в обществе произносить не смей.

А я плевал на людей

И на их, так сказать, мораль,

Я хотел бы заняться любовью с тобой поскорей…

Что стало бы со мной, если бы мама слушала Ива Дютея?

воскресенье “Настоящее скверно, и с каждым днем будет все хуже и хуже, пока не настанет самое худшее”. Порой мне очень хочется сказать Шопенгауэру, чтобы он заткнулся.

понедельник

Жан-Жорж, мой приятель, который обожает читать мораль всем окружающим, никогда не применяя ее к себе самому, позвонил мне утром с очередной нотацией:

– Перестань писать о себе любимом, это черт знает что, ты делаешь больно своим близким!

Может, он и прав. Я решил внять его советам. Не буду больше рассказывать свою жизнь.

вторник

Драконы изрыгали пламя. Робин Гуд решил напасть на них, потрясая увесистым копьем. Внезапно принцесса вылетела в окно замка (я забыл упомянуть, что у нее на спине выросли крылья). Но деревья поймали ее своими гигантскими деревянными руками. В это мгновенье, наконец, вмешался Гарри Поттер:

– Салямалекунга! – вскричал он, взмахнув волшебной отверткой.

И расступились небеса, и Леон Зитрон [215] (а на самом деле переодетый в него Господь Бог) ответствовал:

– Мадам, мадемуазель, месье, доообрый вееечер.

Тогда Робин Гуд пал смертью храбрых, утонув в волнах жидкого “Куломмье” [216] . Но феи и домовые рыдали горючими слезами, и тогда он воскрес и догнал принцессу, которая, кстати сказать, была очень ничего себе. Через девять месяцев у них родилось много детей.

среда Увы, мне явно не хватает воображения (или таланта), чтобы сочинять сказки. Извини, Жан-Жорж, я сделал, что мог, но теперь лучше вернусь к “проспективной автофикшн” (так определяет мое творчество Мишель Уэльбек, хотя лично я квалифицировал бы его как “публичное авторазрушение”).

четверг Я вдруг понял, что перестал сердиться на отца в тот момент, когда сам пустился во все тяжкие, как он в свое время. Что ж он меня не предупредил! (Может, он и пытался, но я, наверное, его не услышал.)

пятница Всякий раз, разругавшись, мы с Франсуазой с диким исступлением занимаемся любовью. Я иногда даже специально провоцирую ссору ради одного только счастливого примирения.