Романтики и реалисты

О чем тут было еще говорить? Ася начала об уроке, о том, что неинтересно ребятам слушать сейчас об Островском. Вот в одной московской вечерней школе один молодой учитель решил изменить, как он сказал, освещение темы. «Я просто переношу лампу, – сказал он. – А теперь, будьте добры, посмотрите внимательно – сколько лет Кабанихе? Ведь немного! Ну, где-то между сорока и пятьюдесятью… И уже старость, а она еще и не жила. А эта фальшивая, лживая женщина – невестка (такой ведь ей представляется Катерина), ничего не хочет упустить, все ей надо, всего бы попробовать…»

Сергей пожал плечами.

– Вы знаете, как его слушали! – продолжала Ася. – И выступали. Ведь взрослые люди, женатые, захлопотан-ные.

Сергей молчал. Асе стало неловко. В конце концов, у него сейчас свои неприятности, а она ему про Катерину.

– Вы не хотите сходить к Любе?

– Зачем?! – возмутился он. – Не хочу я к ней идти! Ведь я же ничего ей не обещал!

– Чтобы как-то наладить отношения. Она выйдет скоро на работу…

– Дотерплю до конца года и уеду, – сказал он жестко. – Тут порядочки такие: в кино сходишь – женись… А я не собираюсь… У меня свои планы…

– Какие, если не секрет?

– Послал в издательство сборник стихов, – сказал он. – Жду ответа.

– Почитайте!

Он обрадованно вскочил и встал возле доски. И, заложив ладонь за борт пиджака и отставив локоть, громко акцентируя ударения, начал декламировать. Ася опустила голову, чувствуя, как жгучий румянец покрывает лицо, шею, как от неловкости возникает противная вязкость во рту и ломит виски.

«И дурен собой, и неумен, и стихи ужасные… Что она в нем нашла? Холеная, отмытая до блеска девчонка, поенная сливками… И сама себя предлагала…»

Он кончил читать.

– Скажу вам честно, – сказала Ася, – мне не понравилось. Может, зря вы это затеяли? Со стихами?

– А кто из поэтов вам нравится? – грубо спросил Сергей.

– Тредиаковский, – ответила Ася. – Какое значение имеет кто? Не будем дискутировать с вами о вкусах. Но если вы свое будущее связываете с поэзией, мне кажется, вы ошибаетесь.

– И я бы не ошибся, если б женился и остался здесь навечно, так, что ли?

«О! Да он злой!»

Ася удивленно на него посмотрела.

– Зачем вы так? Я ничего подобного не думала…

– А мне плевать, – сказал он. – Я пойду своим путем. Даже если вы меня распишете в газете, что я такой-сякой… И я вам докажу…

– Да не будет вас никто расписывать. Вас если уж расписывать, так за плохой урок, за то, что вы, молодой еще человек, оделись, как ночной сторож, и пришли в класс, не заботясь о том, что подумают о вас ваши ученики.

– А это уж мое личное дело! – отрезал Сергей. – Вид… И насчет урока еще можем поспорить. Я, во всяком случае, штучки с перенесением ламп считаю ненужными.

– Договорились! – сказала Ася.

– Значит, не будете писать? – спросил он снова.

– Не о чем, – ответила Ася.

– Вот именно! – твердо сказал Сергей Петрович. – Вот именно!

В поезде Ася записала:

Для бухгалтерии – глупая, бесполезная поездка. Лежит телка, которой хотелось замуж, решила припугнуть парня – с виду он пугливый. А парень оказался крепким, его не только уксусом, его битым стеклом не прошибешь. Вот и все. Куда-то это потом можно будет вставить, но не всерьез же анализировать, как Любава травилась подсолнечным маслом?

Последний разговор с Любавой был у Аси уже за столом. Пили чай с пирогами, говорили о городе, о стаже, который у Любавы будет, даже о фильме «Летят журавли». Правда, Любава мало что из него помнила – только стекло и как у Вероники висят руки. Тогда же Ася пыталась выяснить, что все-таки могло нравиться Любаве в Сергее. Заговорила о стихах, спросила, читал ли ей Сергей свои стихи, Любава сказала, что читал, но ей не понравилось, все про какой-то обоз и про коней, она ему так и сказала, не обманывать же. А он ответил, что кони – это, по его замыслу, люди. Любава говорила об этом с иронией, что Асю совсем успокоило.

– Мне тоже не понравились его стихи, – сказала она Любаве. – Жаль, что он придает им такое значение.

Любава промолчала. И это Асе понравилось – не ринулась поносить неудавшегося жениха. Рука у Любавы крепкая, теплая. Расстались на том, что от глупостей никто не застрахован, но и переживать их долго еще глупее. Было? Было. И забудем. Мать догнала Асю во дворе, сунула на дорогу сверток с пирожками, жалобно спросила:

– Не сделает она больше ничего такого?

– Ну, что вы! – сказала Ася. – Успокойтесь. Это бывает в жизни только раз.

– А то, может, мне сходить к учителю? Попросить?

– Да он и не стоит ее! – возмутилась Ася.

– А я и не знаю, кто теперь чего стоит. Теперь не поймешь, – тихо сказала мать.