Склонность к прочувствованному (в размягченном состоянии души, под действием природы, в выходной день, во хмелю и т. п.) громогласному пению нескольких всенародно известных песен, — черта массовой культуры тех лет, не раз отраженная в тогдашней беллетристике, очерках и т. п. Поэтичный пример — в первой редакции волжских глав ДС, где матросы и пассажиры нескольких пароходов поют песню о Стеньке Разине: "Гремели песни, и казалось, что на реке дают бал..." [Одесский и Фельдман, ДС, 388-390]; см. ЗТ 26//2. Комичный пример — в "Мастере и Маргарите" [гл. 17], где под гипнозом воландовцев сотрудники советского учреждения хором затягивают "Славное море, священный Байкал...", с каковой песней на устах их и увозят на трех грузовиках в сумасшедший дом. У Ильфа и Петрова находим тот же момент полной спонтанности и неудержимости песенного порыва ("неожиданно для всех и для самого себя" — ср. у М. Булгакова: "...она [девица] пыталась стиснуть зубы, но рот ее раскрывался сам собою...").
1
[к 31//9]. Анатолий Мариенгоф еще резче Игоря Ильинского отзывается о сценических данных Зинаиды Райх: "Райх актрисой не была — ни плохой, ни хорошей. Ее прошлое — советские канцелярии". Среди прочего мемуарист отмечает: "Щедрая природа одарила ее задом величиной с громадный ресторанный поднос при подаче на компанию". По его словам, эта особенность фигуры Райх была одним из факторов, создавших ей славу [А. Мариенгоф, Мой век... // А. Мариенгоф, Роман без вранья..., 308-309]. Не получают ли в этом свете особый смысл слова Галкина, Палкина и компании, что режиссер и его жена будут сидеть на четырех стульях? Разумеется, подобная интерпретация не может быть иначе чем гадательной.2
[к 31//14]. Вариации этой песни, с аналогичным расположением припевов (32. Нечистая пара
32//1
Заглавие.
— Из книги Бытия, гл. 7: пары чистых и нечистых животных были взяты Ноем в ковчег. Мотив чистых и нечистых использован В. Маяковским в "Мистерии-буфф" (1918). Уподобление тиражного корабля ковчегу проводится через эту и следующую главы: "Население тиражного ковчега...", "...все население парохода..." и т. п.32//2
Шли плоты — огромные поля бревен с избами на них. Маленький злой буксир, на колесном кожухе которого... было выписано его имя — "Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяных баржи, связанные в ряд.
— Баржи, плоты, буксиры — чаще всего упоминаемые приметы волжского пейзажа в описываемые в романе годы. Гигантские плоты из бревен — их часто называют плавучими деревнями или городами — с изумлением наблюдают журналисты, обозревающие европейскую Россию с самолета [А. Яковлев, На неведомой дороге, НМ 02.1930], и вспоминают иностранные пассажиры волжских пароходов и посетители Нижегородской ярмарки. Изба на плоту, плывущая вниз по Волге, обживается как дом и служит местом действия в литературных произведениях [Л. Гумилевский, Батраки, Ог 01.01.25, действие в 1921]. Маленький пароход-тягач одушевляется, часто сравнивается с задорным животным или насекомым: он "пыхтит", "сердится", "суетится", "задыхается" и т. д.1