Романы Ильфа и Петрова

...Или концессия на снятие магазинных вывесок... — Крутые повороты российской истории XX в. — революция, военный коммунизм, нэп, пятилетки — отражались на облике городов, и не в последнюю очередь — на стиле торговых вывесок, этих "визитных карточек города". В судьбе вывесок видят символику истории и барометр политического климата в стране. В тогдашней литературе смена вывесок мелькает как одно из расхожих знамений времени. Рисование вывесок в эти годы — наиболее прибыльная профессия [Чуковский, дневник за 1923]. "В Москве — нэп и новые вывески" [Никитин, С карандашом в руке, 85]. "Сначала робко, а потом все увереннее, начали появляться вывески: на лицо города были наведены брови" [начало нэпа в Одессе; Инбер, Место под солнцем, гл. 9]. "Вывески доказывали ему, что [советская] власть как будто крепка: вот красный плакат ЦК железнодорожников; черный Центробумтрест; зеленая вывеска Музпреда; оранжевый Новотрестторг; синий Северокустарь — все это новые слова и учреждения, выдуманные теперешней властью... А вот налево — кооператив „Красная заря”. Это уже и совсем ясное название, и опять-таки доказывает оно, что власть крепка" [Слонимский, Средний проспект]. В начале 20-х гг. многие отмечают отличие советских вывесок от старорежимных: "За те два года, что я жил в Москве, ржавые вывески, оставшиеся еще с дореволюционных времен, были сняты, появились строгие вывески „торгов” и „коопов”, акционерных обществ, всяческих артелей, а то и робкие и стыдливые вывески частного капитала" [Либединский, Современники, 52]. Тем, кто помнил старые, во весь фасад, купеческие вывески, где фамилия владельца была означена аршинными буквами, новые вывески — как нэпманские (название товара крупно поперек витрины, имя хозяина в уголке), так и государственные ("Утильсырье", "Кожместпром", "Гор-финотдел ") — казались непривычно скромными [Каверин, Перед зеркалом, 140; Никулин, Московские зори, П.1.6]. Однако по сравнению с военным коммунизмом нэп выглядел празднично: "Очереди, карточки, пайки исчезли. Улицы, пестря как клумбы, расцветали новыми вывесками" [Д. Фибих, Какой-то дом // Д. Фибих, Дикое мясо].

Но приближаются новые времена, и в повести соавторов "Светлая личность" (1928) констатируется очередная смена вывесок, знаменующая закат нэпа: "Исчезли частники. Исчезли удивительнейшие фирмы: „Лацидус и Ганичкин“, торговый дом „Карп и сын", подозрительные товарищества „Продкож“, „Кожпром" и „Торгкож“. Исчезли столовые без подачи крепких напитков под приятными глазу вывесками: „Верден", „Дарданеллы" и „Ливорно". Всех их вытеснили серебристые кооперативные вывески с гербом „Пищетреста" — французская булка, покоящаяся на большом зубчатом колесе".

Сюжет ЗТ развертывается в год наступления на нэп. Облагаемые непосильными налогами, нэпманы разоряются и ликвидируют дела, начинается последний раунд снятия и замены вывесок. Именно этот процесс иллюстрирует чехарда вывесок в следующей главе романа [ЗТ 15]. Затравленный частник сдает свой магазин четырем другим, и на месте одной "гордой, спокойной" вывески появляется пять маленьких; затем все частники исчезают в небытие, и их пять вывесок вновь заменяются одной. Эта победоносная вывеска принадлежит бендеровской конторе "Рога и копыта".

Идея концессии на снятие (нэпманских) вывесок — сатирический отклик Бендера на эти симптоматичные явления. В выразительном плане перед нами известный прием черного юмора: гиперболизация размеров какого-то прискорбного явления (в данном случае — частой смены вывесок, означающей уход в небытие нэпа), сопровождаемая не менее резким понижением его человеческого драматизма. Такой двойной эффект получается, когда с фактом справляются, изобретая подходящую массово-механическую процедуру. Примером может служить западная карикатура ("картун"), изображающая автомат для самоубийц при выходе из казино: опустив монетку, проигравшийся клиент получает выстрел в висок. Другой пример — Фунт, сделавший своей профессией отсидку тюремных сроков за руководителей липовых учреждений. Такова же природа известных книжек М. Зощенко и Н. Радлова "Веселые проекты" и "Счастливые идеи". В роли подобной дегуманизирующей процедуры может выступать и собственно концессия: так, в страшной повести М. Волкова "Т. Т." циничные дельцы организуют концессию по утилизации трупов во время поволжского голода (в конце оказывается, что все происходило во сне).

Как и множество других положений в ДС/ЗТ, концессия совмещает актуальное явление советской экономики 20-х гг. с литературным заимствованием. Ср. у О’Генри: "Жители Грассдейла радушно приняли нас, и мы с Энди решили воздержаться от обычных военных действий вроде организации каучуковой концессии или продажи бразильских бриллиантов" [Как остригли волка].