Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Эти четыре отдельные повести следовало бы объединить и представить каждую, какой она должна быть; но никто не смог бы собрать их вместе, не услышав перед тем рассказ о других частях великой и правдивой истории Грааля; и в то время, когда я ее излагал, при покойном монсеньоре Готье, который был из Мон-Белиаля[131], она еще не была описана ни одним из смертных. Теперь я извещаю всех, к кому попадет мой труд, что, ежели Бог дарует мне жизнь и здоровье, я намерен заново написать эти четыре части, если только отыщу основу их в книге. Но сейчас я не только оставляю ту ветвь, которой следовал до сих пор, но также и три других, от нее зависимых, чтобы заняться пятой, с обещанием вернуться когда-нибудь к предыдущим. Ибо, если бы я не позаботился об этом уведомить, то, я уверен, нет в мире человека, который не счел бы их утерянными и не стал бы гадать, почему я их оставил»[132].

Переход к «Святому Граалю»

Такова первая книга или, лучше сказать, исходное введение ко всем Романам Круглого Стола. После истории Иосифа Аримафейского Робер де Борон, оставив в запасе целый ряд приключений Алена, Брона, Петра и Моисея, переходит к другой главе или ветви повествования – ветви о Мерлине, которую мы находим в полностью сохраненном виде лишь в прозаическом романе того же названия.

Но вначале мы займемся романом в прозе о Святом Граале, еще одной формой той легенды об Иосифе, которую Робер де Борон изложил в стихах.

Здесь уже нет, как в поэме, более или менее точного переводчика валлийской легенды о Граале; здесь есть автор Грааля, который, говоря от своего имени, хочет приписать самому Иисусу Христу роль сочинителя и публикатора книги.

Этот автор не называет себя, объясняя свою скромность тремя не слишком уважительными причинами. Если бы он позволил себя узнать, говорит он, вряд ли бы кто поверил, что Бог открыл такие великие тайны личности столь ничтожной; книгу не почитали бы в той мере, как она этого заслуживает; наконец, автора сочли бы ответственным за те ошибки и промахи, которые могут допустить переписчики. Эти причины, говорю я, никуда не годятся. Бог, повелевший ему переписать книгу, отнюдь не рекомендовал ему скрывать свое имя; если его сочли достойным такой милости, его не должно было заботить, что скажут завистники; наконец, боязнь ошибок и вставок, сделанных переписчиками, должна была его беспокоить не больше, чем Моисея, апостолов и еще многих авторов, духовных или светских. Он не назвал своего имени, чтобы окутать якобы данное ему откровение еще более непроницаемой тайной; но вот этого ему не стоило говорить: он мог бы потрудиться найти другие оправдания.

Он выдавал себя за священника, живущего в уединенном скиту, вдали от всех проторенных дорог. Дадим теперь ему слово, несколько сократив его рассказ:

Обретение книги Грааль

Перевод и комментарии И. С. Мальского

В Страстной Четверг[133] года 717, едва я, отслужив вечерню[134], отошел ко сну, послышался мне глас, подобный раскату грома, и молвил: «Проснись и слушай о Едином в Трех и о Трех в Едином». Я открыл глаза и узрел вокруг себя небывалое великолепие. И предстал мне муж дивной красоты, и вопросил:

– Уразумел ли ты реченное Мною?

– Не дерзну так утверждать, господин мой[135].

– Словами теми изъяснена сущность Троицы. Ты сомневался, что Единое Божество, Единая Сила существует в трех лицах. Скажи, кто же тогда Я?

– Господин мой, очи мои немощны, Ваш великий свет ослепляет меня; и словом человеческим нельзя выразить то, что превыше человеческого.

Сей неведомый склонился надо мною и дунул мне в лицо. И тотчас чувства мои обострились, уста исполнились бессчетного множества наречий. Но лишь вознамерился я заговорить, как привиделось мне, будто из уст моих исторгся факел огненный, и преградил тот огонь путь словам, кои желал я произнести[136].

– Уверуй же, – молвил неведомый Муж. – Я – Податель истины и Кладезь премудрости. Я – Господь Всевышний, Тот, о Коем сказано у Никодима[137]: «Мы знаем, что Вы – Бог[138]». Убедившись в твоей вере, Я поведаю тебе величайшую из тайн земных.

И Он протянул мне книгу, что легко поместилась бы в ладони, и молвил:

– Вверяю тебе величайшее чудо, какое только возможно получить человеку. Книгу сию, писанную моею рукою[139], должно читать сердцем, ибо язык смертного не может произнесть слов ее, не досадив этим четырем стихиям[140], не потревожив небеса, не возмутив воздух, не расколов землю и не изменив окраску вод. Муж, открывший ее с чистым сердцем, испытает радость тела и души, и тот, кто узрит ее, да не убоится внезапной смерти, сколь бы ни был велик груз его грехов.