Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Невозможно здесь не отдать должное искусству, с которым автор нас подводит к браку Игрейны. Добродетель и честь герцогини неизменно соблюдены: жертва колдовских чар Мерлина, молодая вдова являет собою законченный образец супружеской добродетели. Она негодует при мысли о том, что осушила золотой кубок, который ей прислал король: она требует мести за простую попытку соблазнения, ни к чему не приведшую; и сердце ее остается верным всем обязательствам супруги. Отъезд герцога Тинтагельского, отсрочка, которая ей дана, помощь и советы, которых и она, и король просят у своих почтительных вассалов; наконец, воздаяние, предложенное королем, – все это в точности представляет ход старинного законодательства. Оценивается положение потерпевшей стороны: у герцогини две дочери, она потеряла возможность их хорошо устроить; у герцога были родные, которым его смерть причинила ущерб, они имеют право на компенсацию; и именно в следовании всем канонам феодального судопроизводства король видит исполнение своих важнейших обетов.

Конечно, эта история о зачатии Артура не особо назидательна; это подновленная легенда из Книги царств и из греко-латинской комедии об Амфитрионе. Однако нравственное чувство здесь не то чтобы больше уважается, но меньше ранится. В Книге Царств Давид, увидев жену Урии, одного из храбрейших своих воинов, которая купалась перед окнами его дворца, находит, что она красива, велит ее привести и спит с нею. Затем он пишет Иоаву, своему военачальнику: «Поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер[345]». Иоав делает то, что ему велят, Урия убит, и Давид женится на Вирсавии.

В языческом сказании великий Юпитер исподтишка пользуется своим всемогуществом, чтобы принять облик Амфитриона и с помощью Меркурия соблазнить жену царя Фиванского. Амфитрион по возвращении признает родившегося у него сына, и этот рассказ, в котором боги играют столь неприглядную роль, составлял часть легенды, посвященной рождению Геркулеса, и культу, отправляемому в честь Юпитера, Меркурия и Геркулеса[346]. Бретонская поэзия, восприняв языческую легенду, сильно смягчила в ней скандальную ноту. Утер пленяется красотой Игрейны, но она остается верной своему долгу. Он посылает ей подарки, но она их отвергает, и ее негодование вскипает при мысли о невольном обязательстве, которое она взяла на себя, испив из золотого кубка короля. Она объявляет мужу об опасности, которая угрожает их общей чести; она склоняет его покинуть двор; и если герцог Тинтагельский и умирает, защищая свой замок, как Урия под стенами Раввы, то, по крайней мере, виновный король выказывает некоторое огорчение его смертью и женится на герцогине лишь после того, как целиком и полностью согласовал возмещение с приближенными и родственниками герцога Тинтагельского. Какое отличие в пользу нашего романиста в этом простом, целомудренном и гордом характере Игрейны; и насколько Утер, несмотря на свое преступление, выше бога Юпитера и царя Давида! Это ли уже не доказательство, что в двенадцатом веке нравы были менее грубы и более облагорожены, чем в древности иудейской, греческой и римской?