Здесь было слышно дождь. Он барабанил с одинаковой бесполезной свирепостью по палубам судна, высоким трубам, спящим в шерстяной одежде путешественникам, нашему боту и волнам вокруг. Море, должно быть, покрылось мелкой рябью. Иногда я купалась под дождем. Мне это нравилось. В корабельной каюте, в плену у звонкого и мокрого металла, я ощутила то же спокойствие. Я накрылась одеялом – оно лежало сложенным в ногах. Тепло и сухо. Рядом младенец, который сосет, посапывая. Он один звучал как оркестр, вместе с высокими и низкими нотами, раздающимися громче ровного дыхания его матери.
Ребенок снова отпустил грудь и повернул ко мне голову. Его долгий ясный взгляд окончательно разогнал беспокойство. У меня никогда не было ни брата, ни сестры. Теперь я узнала, что приносит ребенок в семью, – умиротворение. Его глаза были как колодцы. Умиротворение приходит раньше речи. Оно суть жизни, в нем нет никакой тайны. Когда я закрыла глаза, я не знала, смотрит ли ребенок по-прежнему на меня или же снова принялся сосать. Но его близость принесла сон. Сопение смешалось с плеском весел Эя. Я тоже была ребенком.
Ребенок-путешественник – это я сама. Женщина, спящая там, в тени, – это когда-то была моя мама. Вскоре появился пират, чтобы украсть меня. Он убил мою маму. Больше никогда я не буду сосать грудь, а моя семья больше не будет знать покоя. Так началась новая жизнь, быстро кочующая из порта в порт. Я жила среди спутников по удаче, среди спрятанных кораблей, среди пиров после битв, среди побегов и ловушек. Однажды я сама стану капитаном, потому что умею читать, мой дедушка меня научил. Слава обо мне возрастет настолько, что путешественники начнут узнавать меня, едва взглянув. Я вырасту знаменитая, но холодная, как дождь, с канатами, пропитанными солью, лицом, темным от пороха. С руками, приросшими к штурвалу, и глазами, побледневшими от ожидания. Я стану мчаться по коридорам пароходов, не бросив и взгляда в сторону детей – не говорю уж о младенцах. Золото будет манить меня. Украшения, бриллианты. Запах крови и испуганных женщин. Нет, пираты не крадут детей. Пиратам дети не нужны. Ребенок тяжелее двух якорей. Ребенок тяжелее пробитого бота. Пираты плывут налегке по зеркальной водной глади.
Солнце греет; я держусь в тени, чтобы наблюдать за Эем – он окучивает картофель. Расставив ноги и сгорбив спину, он тихо говорит сам с собой, перекапывает землю – та чернее черного. Пчелы кружатся у меня над головой. Если я сделаю хотя бы два шага вперед, солнце ослепит меня, а Эй замолчит. Еще шаг – и он замер. Шаг назад – снова копает. Два шага назад – пчелы окружили меня, а Эй снова беседует сам с собой. Я слышу, как Эй разговаривает в теплых лучах в саду.
Между его ногами солнце пролило лучи на каждый белый цветок. Если я закрою глаза, Эй заговорит. Если я посмотрю на него, он замолчит. Отсюда его голос кажется таким тихим, что не отличается от жужжания пчел. Он разговаривает с черной землей и складывает свои слова в борозду.
Этот сон был живым, как воспоминание. Младенец наконец уснул. Теперь я слышала только дождь над нашими головами. Я хотела очнуться ото сна, но у меня не вышло. Оказалось гораздо проще снова уснуть, словно погрузиться в теплое море.
Долгое время спустя, посреди тяжелого сна, я узнала женский крик, от которого пришла в ужас. Крик пронзил все мое тело. Я проснулась. На соседней кушетке женщина смотрела на меня, зажав обеими руками рот. Кричала она. Я попыталась успокоить ее онемевшей от сна рукой. Но она продолжала кричать, вытаращив глаза. Ребенок заплакал. Этот крик поднял меня с кушетки и погнал прочь из каюты. В смятении я спешила на ватных ногах по коридорам, чтобы добраться до лесенки. Сколько времени я проспала? Наш бот все еще на буксире? Ждут ли меня? Холодный дождь хлестал по щекам, отчего я окончательно вернулась в реальность. Несколько путешественников стояли и смотрели на море. Серо-кремовое беззвездное небо дышало освежающими порывами. Я машинально провела рукой по спине. Хотя бы это мне не приснилось. Часть моей судьбы уже предначертана. Перегнувшись через поручень, я заметила наш бот – он прыгал, как игрушечный, по волнам. Я помчалась прямо к люку, ведущему на лесенку, схватилась за канат и спустилась вдоль корпуса.
Парро ждал меня у брашпиля, промокший и злой. Я подошла к Эю и прижалась к нему, даже не попытавшись поймать его взгляд. Они не уплыли, бот выдержал, я вернулась. Больше нечего добавить.
Ветер прорвал слой облаков. Наступал рассвет.
Подходила к концу вторая ночь на буксире.
Но Парро снова решил показать себя. Он вытащил женщину из ее укрытия под парусом и выволок на нос. Она тайком коснулась моей руки, как будто хотела что-то сообщить. Парро указал ей на канат и отвесил поклон. Казалось, он приглашает ее тоже взобраться наверх. Бедняжка смерила его взглядом, вымучила на уставшем лице что-то вроде презрения и плюнула ему в лицо.
– Шлюха!