Ромашка (СИ)

— Ну всё, хватит! Я не собираюсь выслушивать всю эту педерастическую хрень! — Он рявкнул так, что Серёга непроизвольно вздрогнул. — Даю тебе неделю сроку, чтобы ты съехал от матери. Говорить ей о твоей однополой любви я не собираюсь и тебе не советую. Не хочу, чтобы из-за тебя, гадёныша, у матери инфаркт был. Пусть лучше думает, что ты бабу себе нашёл. Как ты будешь выкручиваться, чтобы не показывать свою «возлюбленную», — твои проблемы. Но учти: не дай бог, до матери дойдут слухи о тебе и твоем гандоне, я вас пришибу обоих, ты меня знаешь. Так что на улице советую свои пидорастические губы держать при себе.

— Тём, а как же мы с тобой? Я ведь люблю тебя, ты же мне брат. Мы что, и видеться теперь не будем? Ты меня совсем из жизни вычеркнешь?

— Считай, что ты уехал жить в другой город, а лучше в другую страну. В Африку, например, к туземцам в джунгли, где связи нет.

— Навсегда?

— Что навсегда?

— Уехал я навсегда? Или ты позволишь мне когда-нибудь вернуться? — Голос у Серёги дрожал. Он в упор смотрел на Артёма, не отрывая от него глаз, как будто хотел его запомнить, словно действительно уезжал. В глазах блестели слёзы, а губы скривились, как в детстве, когда он собирался плакать. У Артёма защемило в груди, сжало так, что трудно стало дышать.

— Блядь, Серый! Не дави мне на жалость! Ты сам сделал выбор!

Он выскочил из машины, со всей силы хлопнув дверцей. Уже открывал дверь подъезда, когда в спину долетели слова:

— Артём, если вдруг со мной что случится, в аварию попаду или ещё что, всяко ведь в жизни бывает, на могилку-то хоть придёшь? Или даже после смерти меня не простишь?

Артём застыл, прислонился лбом к холодной железной двери. Подавил желание броситься назад, открыл дверь подъезда и молча, не оборачиваясь, зашёл в него. Присел на ступеньку, закурил. Тошно, как же тошно после этих Серёгиных слов.

Серёга сидел в машине и пытался не разреветься. А разреветься хотелось очень — от обиды, от потери, от страха, что эта потеря навсегда. От чувства безысходности, нарастающего в груди.

А что, если Ромке он тоже когда-нибудь перестанет быть нужным? Что тогда? Стоит ли всё терять, рушить прежнюю жизнь?

Он долго не мог заставить себя уехать от дома брата. Всё стоял во дворе, надеясь, что тот увидит в окно и выйдет к нему. Обнимет и простит, как раньше, в детстве, когда Серёга вдребезги разбил его мопед и Тёмка орал, что никогда ему этого не простит.

Но детство давно прошло, а Артём так и не вышел.

Домой Сергей приехал уже по темноте. Маши дома ещё не было.

Мать молча, ни о чём не спрашивая, налила ему чай. Он подошёл к ней сзади, обнял, прижавшись виском к её макушке.

С детства такой любимый запах, особенный — не парфюмерный. Запах выпечки, молока, трав — запах матери. Вдохнул глубоко, прижал к себе крепче. Она погладила своей шершавой ладошкой его руку.

— Совсем плохо, сынок?

— Плохо мам. Плохо.

— Расходиться будете?

— Будем. И, мам… — Перехватил её руку, прижал к своей щеке. — Я в город жить уеду. Прости.

Любовь Ивановну пошатнуло. Сергей аккуратно усадил её на стул, сел перед ней на пол, взял её руки в свои и уткнулся лицом в колени.

— Мам, мне правда в городе пожить придётся. Не могу сейчас тебе всего объяснить.

— Что ж такое у вас творится? Что же вы оба с ума посходили?

— Я приезжать буду. Каждые выходные. А скотину давай продадим. Одну коровку оставим тебе да кур десяток. Свиней по холоду зарежем. А хочешь, так вообще никого оставлять не будем?

— Чтобы я слегла от безделья? И так словом перемолвиться не с кем будет, ещё и в бревно на диване меня превратить хочешь?

— Мам, но тяжело ведь одной будет.

— Чего тяжелого-то? Сена с пойлом корове, что ли, дать да подоить? С тремя-то я, конечно, одна не управлюсь. А уж одну-то чего не держать. Вы ко мне только с Тёмкой хоть по очереди приезжайте да сена из тюков на неделю надёргайте. А то больно тугое, не выдернешь. А в морозы все руки обморозишь, пока надёргаешь.

— Да я тебе весь тюк раздербаню. На месяц хватит. А в выходные буду приезжать.

— Что хоть за женщину нашёл? Серьёзно у тебя с ней или так, от развода перебеситься?

— Не знаю, мам. Ничего ещё не знаю.

— Так что же тогда голову суёшь невесть куда? У неё жить будешь?

Сергею не хотелось врать матери. Не мог он ей врать. Не говорить правду мог, а вот врать — нет.

— Мам, не спрашивай ни о чём, ладно? Я сам ещё ничего не знаю. Квартиру, скорее всего, сниму.

— Господи, да что за отношения такие? В гости к ней ездить ты и из деревни можешь, зачем в город-то переезжать, раз жить вместе не собираетесь? Или у неё жилья нет? Ничего понять не могу. Жить-то вы вместе будете или нет?

Ответить Сергей не успел. Домой вернулась Маша.

Прошла в кухню и налила в вазу воду, демонстративно ставя в неё розу.

Мать молча покачала головой. Поднялась со стула и ушла к себе в комнату, не хотела присутствовать при их разборках.

— Ну что, родной, когда заявление на развод подавать будем?

— Да хоть завтра. Долго подать, что ли?

— А имущество делить как, через суд или сами поделим?