Ромашка (СИ)

Любовь Ивановна была от всего сердца благодарна односельчанину за его помощь. Степаныч хорошо справлялся с хозяйством и домом, пока её не было. Она даже решила подумать над его предложением сойтись, но только после того, как выздоровеет Серёжа, и в том случае, если он снова переедет в город. Сын позвонил сегодня и сказал, что приедет. Как только Артём отработает, отвезёт его в деревню. Любовь Ивановна всё время думала о женщине, бросившей сына. Как, должно быть, ему сейчас тяжело. Он ведь перед самой аварией признался, что очень любит её. Сердце зашлось от боли. Верно люди говорят: «Маленькие дети — маленькие проблемы, большие дети, и проблемы большие». Дети навсегда остаются детьми, за которых душа болеть будет до самой смерти.

Её мысли прервал звук подъезжающей машины. «Ну слава богу, приехали».

Серёга вошёл во двор и замер. Его прошиб озноб, а ноги налились тяжестью, когда он увидел груду искорёженного металла.

Сзади подошёл Артём, положил ему руку на плечо.

— Мужики её без меня притащили. Главное, ты живой, а машина — дело наживное.

Сергей молча кивнул и, не глядя на брата, пошёл к дому. На душе было погано. Висевший на нём кредит, разбитая, такая долгожданная «десятка», переломанные ноющие кости, выбитые зубы, которые он неизвестно когда вставит, и не только из-за недостатка денег, но и из-за операции на челюсти. «Зачем такой урод и неудачник Ромке?» И как ответ на эту мысль, возникла другая: «Ну, давай, брось парня. Втянул его в это, перед родителями, друзьями гомиком выставил, а теперь брось». Он горько усмехнулся и взял себя в руки. Выкинул всё плохое из головы и твёрдо сказал уже вслух:

— Прав брательник. Главное — жив. Руки, ноги, голова — всё на месте, а остальное приложится. Живы будем — наживём.

Артём остановил его у самой двери в дом, придержав за локоть.

— Серый, ты матери говорить собираешься?

— Да. Сегодня ей всё расскажу.

— Может, не надо? Я не знаю, как она эту историю с аварией выдержала. Думал, следом за тобой в больницу отправлять придётся.

— Лучше сейчас, чем потом от кого-нибудь. Мало ли. Маша обо мне теперь знает.

— Я останусь. Говори при мне. Вместе, думаю, будет проще ей всё объяснить.

Сергей внимательно посмотрел на брата.

— Точно? Не стошнит от разговора?

Артём отвернулся.

— Я знаю, что я урод, Серый. — С тяжёлым вздохом повернул голову к Серёге и вдруг улыбнулся. Открыл рот и продемонстрировал шатающийся зуб, раскачивая его языком. — Хорошо ты мне вмазал тогда. На всю жизнь запомню. — И, обняв брата за плечи, увлёк в дом.

Любовь Ивановна прибирала со стола.

— Мам, присядь, мне поговорить с тобой надо.

Она глянула на сыновей — они нервно теребили бахрому скатерти, привычка ещё с детства у обоих. Значит, разговор серьёзный. Сердце ёкнуло. Тяжело опустилась на стул, заранее приготавливаясь к плохим новостям.

— Мам, ты меня про женщину спрашивала. Так вот, не хочу тебе больше врать. Нет никакой женщины, и не было никогда.

Любовь Ивановна с непониманием смотрела на сына:

— Ты же мне перед самой аварией сказал, что любишь её сильно. Как же не было?

Серёга покачал головой:

— Я не говорил тебе, что это — она. Я сказал, что люблю одного человека.

— Ты меня что-то запутал. То нет никого, то всё-таки есть. Ничего уже не понимаю.

— Я Ромку люблю. Ромку, мам.

Любовь Ивановна потрясла головой, как будто хотела вытряхнуть из неё слова сына. Артём метнулся в её комнату и вышел из неё уже с валерьянкой. Но она оттолкнула его руку:

— Не надо. Считайте, что я ничего не слышала. — Она стала подниматься из-за стола.

— Мам. Мам, пожалуйста. — Сергей подскочил к ней, но она отстранила его от себя. Потом внимательно посмотрела в глаза, покачала головой, провела рукой по шраму на шее.

— Я ничего не слышала, а ты ничего не говорил. А с Ромкой вы просто друзья.

— Но это не так, мам. Я знаю, что тебе тяжело это понять и принять, но попробуй. Артём ведь смог.

Она перевела взгляд на старшего сына, он всё ещё сжимал в руке пузырёк с валерьянкой.

— Мам, выслушай его, прими. Это лучше, чем приходить в больницу или на кладбище.

Любовь Ивановна вздрогнула всем телом и снова села на стул. Слёзы сами полились, она пыталась утереть их трясущейся рукой. Артём поднёс ей уже разведённое лекарство, она выпила его залпом, как рюмку водки, и дала волю слезам. Оба сына, присев перед ней на корточки, обняв, уткнулись в её грудь с двух сторон. А она плакала и гладила их головы, как в детстве, приговаривая:

— Да за что мне такое наказание? Да что же вы у меня такие непутёвые? Ой, горе ты моё, вставай, у тебя же нога болит, нечего на коленях елозить.

Эпилог

Июль 2010 г.

Маша ругала Андрея на чём свет стоит. Он опять забыл закрыть свой чемодан с инструментами, и теперь она собирала их по всей квартире. Но это ещё полбеды. Андрейка-младший залез с отвёрткой от неё под шкаф, и она со своим огромным животом никак не могла его оттуда достать. На все уговоры отдать мамочке отвёртку пятилетний Андрей дразнил её:

— Не отдам, не отдам.

— Ох и избаловал же тебя отец! Вот доберусь я до тебя, будешь весь день в углу стоять.