Ромашки в октябре

Тем, кто хоть иногда смотрит телевизор, читает газеты или новостные ленты в Интернете, причина такого «водораздела» именно в этот момент совершенно понятна – Украина. Во-первых, часть наших родственников (и моих, и Сережиных) всегда жила на Украине. Не сказать, чтобы мы уж как-то сильно и взахлеб роднились, но с праздниками семейными друг друга поздравляли, по большим юбилеям, свадьбам или, не дай бог, похоронам друг друга навещали, собираясь большой, шумной и разношерстной толпой. А тут раскололась семья напополам: за Майдан – и против, одни «на Украине» – другие вовсе «в» ней. Семейные узы рвались по живому, любившие друг друга родственники, крестившие детей и поддерживающие друг друга всю жизнь в трудную минуту, расплевывались и расходились злейшими врагами, под брань и проклятия с обеих сторон.

Ситуации происходили совершенно фантасмагорические. Мне кажется, когда мы будем внукам про это рассказывать, они будут упрекать бабушку и дедушку либо во вранье, либо в старческом слабоумии.

Например, у моего Сергея был армейский друг, проверенный годами. Точнее, у них была небольшая компания из четырех человек – друзей, как говорится, неразлейвода. Тарас, украинец, вернулся после армии в Киев, доучился в вузе, стал журналистом, редактором, известным в своей стране. Витя, из Воронежа, женился на девушке из Подмосковья, работал истопником в Барвихе, на одной из правительственных дач. Боря, математик, родом из Питера, давно уехал с семьей в Израиль. Ну, и Серега мой.

Раз в год-два, хоть трава не расти, обязательно встречались, долго примериваясь к планам друг друга, подгадывая отпуска и другие жизненные обстоятельства так, чтобы всем было удобно. Поэтому место встречи то и дело менялось. Однажды даже в турецком Кемере, на отдыхе, встречу устроили. Их отношения давали мне и нашим детям отчетливое представление о том, что такое мужская дружба, воинское братство. Я не представляла, до поры до времени, что могло бы случиться, что могло бы нарушить их дружбу. Эти отношения были проверены годами и трудностями. Борис переезжал в Израиль и заболел накануне отъезда – эти взрослые мальчишки все собрались в Питере, подставили плечо, помогали, грузили, успокаивали. Виктор получил сильный ожог на работе – через сутки они все были в больнице в Москве, куда его отправили, сдавали кровь, торчали у больницы, пока его не перевели из реанимации в обычную палату. У Тараса внезапно и тяжело заболела жена – первые, кто помог финансово, естественно, были Сергей, Борька и Витя. За годы нашей с Сережей супружеской жизни я привыкла к ним так, что забывала порой, что они – друзья, не родня, настолько мы все были близки.

16 марта 2014 года в Крыму прошел референдум о присоединении Крыма к России. А 19 марта, в день рождения Сергея, раздался звонок из Киева. Обычно и всегда его «армейцы» звонили и поздравляли первыми, с самого утра. Так и в этот день: Витя и Борька уже позвонили рано утром, поздравили, так что, когда на экране мобильного высветился номер Тараса, Сергей расплылся в улыбке, снял трубку и сказал:

– Бинго! Ты сегодня последний, хохол.

Вдруг его лицо начало меняться. Поднялись брови, застыли глаза, приоткрылся рот. Слушая голос из трубки, Сергей растерянно посмотрел на меня, а потом включил громкую связь.

– …суки вы последние! И Путин ваш, и вы сами! В холопстве живете, и все вам нравится! Ну и живите, кто вам не дает! Что ж вы другим-то жизни не даете?! А Крым я вам никогда не прощу, так и знайте! Или вы выводите войска – или можешь забыть о том, что я твой друг! Врагами станем!

Мои глаза тоже полезли на лоб. Мы с мужем молча дослушали гневный монолог Тараса. Наконец, когда бешеный поток речи из трубки пошел на спад, Сергей переспросил осторожно:

– Тарас, дружище, ты вообще трезвый? Чот рановато ты сегодня начал, похоже.

В ответ ему прозвучал очередной взрыв брани. Затем друг бросил трубку.

Небольшое расследование, проведенное Сергеем в этот же день, показало: Виктору он закатил с утра такой же скандал, с проклятиями и угрозами. Борису звонил, но, так как Израиль на тот момент еще никаких заявлений по украинской теме вообще и крымской – в частности, не делал, Тарас просто ограничился выяснением личной позиции Борьки по проблеме. Борька, человек настолько аполитичный, насколько это вообще возможно, и по молодости-то не от мира сего, с возрастом все глубже уходящий в себя, вообще не понял, чего от него хотят. Телевизор он не смотрел, читал только научные журналы или профильные сайты, поэтому Тарасу пришлось сначала объяснять ему, о чем вообще речь.

Боря все выслушал, помолчал. Тарас не выдержал:

– Чего молчишь-то? Что ты думаешь по этому поводу, на чьей ты стороне?

– Стратегические просчеты невозможно компенсировать тактическими успехами. «О войне», фон Клаузевиц.

– Это ты к чему? – опешил киевлянин. – Какой такой Клаузевиц?

– Прусский военачальник, военный теоретик и историк XIX века.

– Он-то тут при чем?

– Ты меня спросил, о чем я думаю. Я тебе ответил.

Тарас выматерился и бросил трубку.