Ромашковый лес

Гитара больше не могла мириться с тем, как обращаются с ее струнами. Не было сил. Хотя она никогда не считала себя слабой. Но теперь сил не было. Совсем. Она решила: больше не играть. Никогда! Достаточно она уже перенесла! Больше невозможно доверять! Ни одной ноте доверять невозможно! Все они готовы играть с тобой, но потом они мчатся куда-то, совершенно позабыв о тебе. И они не замечают, как одна за другой лопаются твои струны. Им не больно, ведь это не их струны. Не знают, что от той, первой мелодии, уже совсем ничего не осталось. Гитара никогда ее больше не наиграет.

И гитара решила не играть вообще, чтобы сохранить в себе хоть что-то, что осталось в ней с того первого неловкого «Кузнечика», которого она исполнила вместе с любимой когда-то ноткой.

Гитара запряталась на самый высокий шкаф и стала пылиться. Налетающую грязь с себя она даже не сбрасывала. Зачем? Кому она нужна с вновь лопнувшей струной? Никому. А восстанавливать струны она больше не может, нет сил.Но она не знала, что силы есть всегда.

Шло время, и гитара понимала: наверное, это и есть жизнь. Она не трогала струны – они не лопались. Но только что-то она потеряла в этой безмятежности. Потеряла безнадежно. Она решила вспомнить те совсем недавние времена, попробовала наиграть что-то, но не смогла. Она ужаснулась, заглянув в музыкальную тетрадку и попытавшись поймать первую ноту. Нота совершенно отказывалась играться! Гитара попробовала еще раз, но снова ничего не вышло. Она посмотрела на струны: они были мягкими как пряжа. Из них можно было вязать шарф, но только не играть. А как без игры? Как гитара может без игры? Никак! Не может! Но играть возможно только тогда, когда все струны натянуты, когда каждая из них напряжена до предела. Пусть рвутся! Пусть рвутся, черт возьми! Гитара все равно когда-нибудь достанет эту самую высокую ноту! Когда-нибудь струна выдержит это и, напряженная до предела, взвизжит, взвизжит что есть мочи от того, что она смогла! Она сделала это! Она переборола себя и не лопнула. Она смогла!

Теперь гитара стала очень острожной. Она берегла струны и шла к высокой нотке постепенно, шажками в одну-восьмую октавы. Она, наконец, нашла ту нотку, которая вела ее за собой аккуратно, останавливаясь на каждой линии музыкальной тетрадки. Нотка берегла гитару и заботилась о том, чтобы самая слабая струнка со временем окрепла и сумела громко и протяжно вскричать. Струны всегда находились в напряжении, они играли. Жизнь. Мелодия была совсем другой, не той, которую она играла со своей самой первой струной, но она была прекрасна! Она была переполнена ощущениями невосполнимости, но это придавало ей такое изящество! Эта боль слышалась только гитаре и нотке, и звучала как будто сквозь наигрывания. Сама же мелодия была удивительно светлой и нежной, в то же время страстной и наполненной живостью. Они играли, вместе: гитара перебирала струны, а нотка умело управляла ей. Она владела ее проволочными пальцами, готовыми порваться от любого неловкого движения. С ними нужно быть осторожной. Не каждый умеет обращаться с ними бережно. Любое неловкое движение убьет очередную струну. И почему бы гитаре не играть самой? Невозможно! Струны должны кому-то принадлежать. Их приходится доверять кому-то. Чтобы играть. Иначе не быть мелодии.

Про неумение выделять главное

Она заполняла собой каждую клеточку этой огромной жаркой, раскаленной до трещин на каменно-песчаном теле, земли. Она тянулась от одного берега континента к другому, питаясь водой океанов и раздавая ее любимым. У нее было свое стадо, которое она поила каждый день. Антилопы приходили к ней, чтобы утолить жажду, приникнуть своими теплыми губешками к холодному течению и насладиться его солоновато-горьковато-сладким и таким родным вкусом. Река обожала своих, как она их называла, «африканских козочек», считала их своими друзьями и всегда довольно билась мелкими волнышками о берег, радуясь тому, что антилопы снова рядом с ней. Они всегда приходили в одно и то же время, но каждый раз, заслышав еще из-за горизонта топот их копыт, что-то вздрагивало по всей ее протяженности, словно она боялась, что когда-нибудь они не придут. Но антилопы были невероятно постоянны в своем желании напиться из реки и приходили всегда. Именно к ней.

Как-то раз, по своему обыкновению, она текла из одного конца берега в другой к тому месту, где обычно упивались ей антилопы. До их прихода было еще больше часа времени, поэтому по земле перетекалась она медленно и неторопливо. Вдруг она услышала какой-то грохот, доносившийся откуда-то настолько близко, что можно было отчетливо слышать топтание и настолько далеко, что невозможно пока еще было никого увидеть. Это был незнакомый ей бег. Обычно антилопы бежали так легко, будто на носочках копыт. А тут точно бежало не одно, а целый десяток стад. Речушка удивилась, что топот ее любимиц было настолько чужим и что антилопы мчатся раньше времени, немного вздрогнула и ускорилась, чтобы вовремя подоспеть к месту, где обычно ее пили.