Ромейская история

Иванке и его воинам отвели в предместье двухъярусный каменный дом, украшенный меандром[37], с высоким мраморным портиком в виде открытой галереи с колоннами. Что ни день, являлся к нему Кевкамен Катаклон. Ласковая добрая улыбка неизменно играла на устах сладкоречивого молодого чиновника, подобно мёду лились его слова в уши русов, но не очень-то доверял Иванко этому хитрецу. Чувствовал он: не зря отирается в предместье Святого Маммы пронырливый спафарокандидат, всё обо всём и обо всех знающий.

Вот и сегодня: едва воротился хмурый воевода с пристани, как Катаклон заглянул к нему в покои. Широкие рукава его хламиды перехватывали поручи, на поясе сияла золотистая бляшка, ногти на руках были со тщанием накрашены. От ромея исходил терпкий аромат аравитских благовоний.

«Стойно баба!» – со скрытым отвращением подумал воевода.

А Кевкамен говорил, как обычно, вкрадчиво, елейным голосом:

– Спешу сообщить тебе радостное известие, доблестный друнгарий. Ровно через неделю, в восьмой день септемврия, сам базилевс во дворце Магнавры удостоит тебя беседой. Это великая честь, дарованная немногим избранным.

Иванко грустно усмехнулся.

– Да уж, воистину, честь великая, – с издёвкой в голосе пробормотал он.

– Не кощунствуй, друнгарий. Многие люди целую жизнь ждут и молят о такой милости.

– Как у вас, ромеев, всё сложно! Церемонии, строгие законы, порядки. Вы не верите клятвам, измышляете лукавства, опасаетесь, тайком ненавидите друг дружку! Вы не верите в дружбу, вы завистливы, вам не хватает света, теплоты! Ваши души темны. Кевкамен, разумеешь, о чём толкую?

Лицо молодого чиновника внезапно посуровело, слащавая улыбка покинула его уста, он задумчиво нахмурил высокий лоб. Глубокая печаль скользила в чёрных, подёрнувшихся туманом глазах.

– Да, ты во многом прав, друнгарий Иван, – тихо ответил Кевкамен, чуть заметно кивнув. – Но не будем о несовершенствах нашей жизни. Имею новости из Русской земли. Пока ты воевал в Арране, в Чернигове умер архонт Мстислав.

Потрясённый воевода вскочил с обитого синим бархатом широкого конника[38].

– Что молвишь?! Как?! Князь Мстислав?! – У него перехватило дыхание.

Катаклон с удивлением заметил на глазах воеводы слёзы.

– О Господи! – Иванко с горестным стоном тяжело рухнул обратно на скамью и в отчаянии закрыл ладонью лицо. – Эх, княже, княже! Экие замыслы у тя были! Что ж ты, княже! Не сдюжил, не возмог!

– Судьба, воевода. А может, Господь покарал архонта Мстислава за его гордыню. Сидел в Таматархе, захотел большего, силой отобрал у брата половину его земель.

– Замолчи, Катаклон! – вскричал воевода. – Не до твово высокоумья! Князь Мстислав мне яко отец, яко брат старшой был! Кабы не он, сгинул бы я у печенегов в полоне, невольником жалким! Христом Богом молю: уйди покуда. После свидимся.

Катаклон с беспокойством взглянул на полное скорби суровое лицо Иванки и, вздохнув, неслышно выскользнул из покоя. А воевода, оставшись один, бессильно уронил голову на руки и расплакался, как ребёнок.

Вспомнились ему юные годы, проведённые в солнечной Тмутаракани. Отец Иванки, Творимир, был знатным купцом, имел лавки в Киеве и в Переяславле. Путь отца оборвала на Дону, возле Саркела, печенежья калёная стрела. Тогда и его, Иванку, уклюнула в грудь лихая пришелица, угодил он, тяжко израненный, в полон и там бы, наверное, и закончил свои дни. Спасли Иванку ворвавшиеся во вражий стан молодые воины в сияющих остроконечных шеломах. Степные разбойники были иссечены мечами, их кибитки и обозы захвачены, а юного паробка взял к себе в дружину князь Мстислав – удалой лихой рубака.

Сколько лет прошли они, князь и будущий воевода, плечом к плечу?! И на хазар ходили, и на касогов, и на тех же печенегов. Не раз Иванко прикрывал раненого князя от вражьих копий, порой в свою очередь и Мстислав спасал своего верного дружинника от кривых сабель, с хищным проблеском готовых опуститься на его голову.

И вот теперь князя Мстислава – друга и ратного товарища – нет в живых! Это казалось Иванке немыслимым, непостижимым, он тряс седеющей головой и не мог поверить!

В дверь покоя протиснулся Любар. При виде опечаленного воеводы мгновенно исчезла с его лица весёлая добродушная улыбка.

– Что стряслось? – спросил он, насупившись.

– А то, друже, что ворочаться нам с тобой топерича вроде как и некуда, – тяжело выдохнул воевода. – Князь Мстислав в Чернигове помер.

Любар застыл на пороге с полураскрытым от изумления ртом.

4

Как бы невзначай повстречали на многолюдной улице Меса Иванко и Любар нурмана Гаральда Гардрада.

Тяжёлый суконный плащ с серебряной фибулой[39] покрывал могучий стан рослого северянина; длинные льняные волосы, перетянутые обручем, спадали у него по нурманскому обычаю на плечи; сильные длани сжимали золочёную пряжку широкого сафьянового пояса.

– О, воевода Иван! Тысяча свиней! Приятно встретить старого знакомца! – Нурман засмеялся и дружески хлопнул воеводу по плечу. – Не ожидал тебя увидеть! Какими судьбами ты здесь?!

Вокруг теснилась многоязыкая толпа, от криков и шума в ушах стоял непрерывный звон.