Федор задумался. С одной стороны, получалось, что и правда - священник с оружием нарушает Божьи законы, которым сам же и учит. Выходит, - лицемерие. С другой же, когда священник благословляет на убийство - тоже лицемерие. Вспомнились Федору и бедственные дни, когда после тяжелого поражения и больших потерь, римской державе отчаянно не хватало солдат. Обескровленные армии отступали. Проходили и мимо монастырей, в которых сидели монахи - лоснящиеся здоровьем сытые мужики, которые только и делали что "молились за одоление супостата". Глядя на этих церковных наливных мужиков, усталый Федор думал - дать бы каждому из них щит да копье, - сколько новых полков можно было бы сформировать...43 И будут ли молится "за одоление супостата" эти попы, если сам супостат эти земли захватит?
Но что в таких делах, да в самих божьих замыслах мог понимать простой сотник?..
- Не знаю кто из вас прав, святые отцы, - покачал головой Федор. - Но если Бог и правда так всеведущ, как говорят на проповедях, - он ведь и сам знает, кто прав и кому дать победу. А я так уж предпочту побольше добрых воинов со мной в одном ряду.
***
- Расскажи нам, - а в чем ты провинился, брат Парфений?.. - Гудел Окассий.
Западный поп и гвардеец уже вполне по-свойски сидели в каюте, и играли в игру, которую Федор знал как "тавла", а Окассий называл её на старый латинский манер - "табула". Для того чтобы Федор мог играть внизу, Парфению на его кровати пришлось потесниться. Крохотный походный набор для игры, появился на свет божий из заплечника Федора. К маленькой раскладной доске, где каждая плашка была размером в ладонь, прилагались крохотные фишки. Фишки храбро шли вперед, гремели в стаканчике и рассыпались кости, по качавшемуся на веревках в такт волнам, столу. Поскольку Федор своих свободных денег не имел, (а Парфений ему на такое благородное дело не давал) - сражаться с Окассием приходилось на интерес. Но азарта это нисколько не умаляло, - игра шла отчаянно. Федор упорно подозревал, что Окассий пробует как-то жульничать, по-особому завертывая кости при выбросе из стаканчика. Окассий при каждом неудачном раскладе рычал аки медведь, и попеременно винил в своих неудачах то кости Федора, которые несомненно залиты свинцом, то подвижной стол и качку, который сбивали его самые удачные броски. Парфений бубня для порядка о "диявольских забавах", и "игрищах бесовских", тем не менее сидел рядом, и алчно наблюдал за застольной баталией. Несмотря на то, что Парфений, преодолевая сатанинский искус, не играл, иногда он не выдерживал, и подсказывал ходы - всегда удачные. Такая подсказка вызывала бурю негодования у второго оппонента, поэтому договорились, что Парфений подсказывает каждому по очереди. Между делом, и болтали о том о сем.
- ...Так расскажи нам. - Не отставал Окассий. - Федор выпил не с теми людьми. Я пощупал не ту девицу. Мы открыли свои темные секреты. А чем отличился ты?
- Не твоего это ума дело, - бубнил Парфений. - Не твоего, говорю.
- Признавайся греховодник. - Окассий тряс стаканчик с костями. - Ты ведь давно не был на исповеди. Покайся, - и я отпущу тебе все грехи. Тэ абсольво а пекаттис туис, скажу я тебе... И ты сам увидишь, как тебе станет легче. Слезы омоют щеки твои, и воспарит душа твоя.
- Мне и так легко. - Фыркал Парфений.
- А нам нет. Нас мучает любопытство. - Окассий поворачивался к Федору. - Тебя, вот, мучает?
- Необычайно. - Соглашался Федор.
- Вот. Поэтому, говори.
- Мучает вас, - отбивался Парфений - так облегчитесь с борта. Авось полегчает.
- Нет, ну каков! - Фыркал Окассий. А как же нам прикажешь тебе доверять? Что же ты такого ужасного сделал, что даже не решаешься признаться? Что может быть страшнее греха винопийства и блудодеяния, в которых мы с Феодором так искренне раскаялись? Уж не мужеложец ли ты?! - Пронзительно глянул на Парфения западный монах.
- Свят-свят, шутки у тебя...
- Уж не огулял ли ты козу с монастырского подворья?
- Тьфу на тебя схизматик!
- Да уж не тайный ли ты манихей?!44
- За такие шутки гореть тебе в пекловище! Прости тебя господь!
- Ну тогда я не знаю, - Окассий повернул голову к Федору. - Что думаешь?
Федор машинально тряхнул стаканчик.
- Пьет как воробушек... На девок не глядит, аки евнух... Тут что-то другое. Думаю, - проворовался. - Решительно предположил он.
- Парфений, - ты проворовался? - Уточнил Окассий.
- Отродясь чужого не брал. Лишь на краю могилы я в чем признаюсь таким бесолюбам как вы! Отстаньте от меня аспиды, вы так партию никогда не доиграете.
- Ладно, - Фыркал Окассий, - отложим твою исповедь. Пока. Эй, ну кто так бросает?! Кость укатилась со стола!..
***