Ромейское царство

[…] С таким настроем и образом жизни он (Фома) оказался среди индов, и вскоре слава о нем достигла самых отдаленных (частей этого) народа. Когда [Фома] увидел, что ими владеют предрассудки, иссушающие самые глубины их души, он не сразу кинулся обличать, не прибег к упрекам, решил не пользоваться таким снадобьем как суровость. Ведь он знал: то, что укреплено в наших душах долгой привычкой, нелегко поддается уничтожению, но скорее изменяется под воздействием убеждения, нежели силы. Поэтому он больше прибегал к мягкости, доброй манере и приятным словам. Он являл им свое величие и достоинство не с помощью высокомерия, напыщенности и велеречия, но делами и знамениями, весьма украшенный смиренномудрием, этой отличительной чертой Христа. Поэтому он предпочитал вести к богопознанию тем, что сам вызывал удивление своими делами, был доброжелателен и умерен в мыслях — этим-то он и внушал уважение индам. Они принялись расспрашивать его, кто он, какого рода, какая у него вера и чего он хочет. [Фома] же, имея внутри себя учителем Христа, мягко и скромно отвечал, что родом он из иудеев, ученик великого Моисея, того самого Моисея, что беседовал с Богом, а кроме того, он ученик Христа, который явился для спасения мира и который пришел объявить о вечной жизни и спасении душ; те, кто поверят в это, станут причастниками неиссякаемых благ. Вдобавок к этому он рассказал обо всех чудесах, связанных с нисхождением Христа и Бога Слова и Его земным существованием; и о самих Страстях, которые многим кажутся позорными, и о Силе Воскресения и восхождении на небо. Он говорил: «Я назначен Его учеником и помощником, возвестителем о чудесах, вестником и благовествователем о Его богомужском домостроении. Провозглашая Его человеколюбие по отношению к людям и безмерную к ним жалость, я дошел до вас свободными ногами. Я был причастником Его тайн и слугой, и собственными глазами убедился в том, что говорю. Я не [тащу] силой тех, кто отказывается, но принимаю в объятия тех, кто добровольно поверил».

Константин VII Багрянородный в трактате «Об управлении империей» (948–952 гг.) о херсонцах.

Кн. 53. […] Если жители крепости Херсон когда-либо восстанут или замыслят совершить противное царским повелениям, должно тогда, сколько найдется херсонских кораблей в столице, конфисковать их вместе с содержимым, а моряков и пассажиров-херсонитов связать и заключить в работные дома. Затем должны быть посланы три василика: один на побережье фемы Армениаки, другой — на побережье фемы Пафлагония, третий — на побережье фемы Вукеларии, чтобы захватить все суда херсонские, конфисковать и груз, и корабли, а людей связать и запереть в государственные тюрьмы и потом донести об этих делах, как их можно устроить. Кроме того, нужно, чтобы эти василики препятствовали пафлогонийским и вукеларийским кораблям и береговым суденышкам Понта переплывать через море в Херсон с хлебом или вином, или каким-либо иным продуктом, или с товаром. Затем также и стратиг должен приняться за дело и отменить десять литр, выдаваемых крепости Херсон из казны, а затем стратиг уйдет из Херсона, отправится в другую крепость и обоснуется там.

[Знай], что если херсониты не приезжают в Романию и не продают шкуры и воск, которые они покупают у пачинаков (печенегов), то они не могут существовать.

[Знай], что если херсониты не доставляют зерно из Амиса, Пафлагони, Вукелариев и со склонов Армениаков, то не могут существовать.

Житие князя Владимира особого состава (70-е гг. XI в.) о взятии войсками русов Корсуня.

[…] Князь же Владимир, быстро собрав своих воинов: варягов и словен, и кривичей, и черных болгар, пошел на Корсунь, греческий город. И затворились корсуняне в городе. И стал Владимир на той стороне города в лимане, на расстоянии полета стрелы от города[170]. И крепко сражались горожане. И сказал Владимир горожанам: «Если не сдадитесь, буду стоять здесь три года и более». Они же не послушали его. И стоял Владимир под городом шесть месяцев; и не истомились корсунцы от голода. Был же в Корсуне муж-варяг, по имени Жъдеберн. Он же пустил стрелу в полк к варягам и крикнул: «Донесите стрелу эту князю Владимиру». Написал же на стреле следующее: «Княже Владимир, приятель твой Жъдеберн великое влечение имеет к тебе, но о том тебя извещаю: хотя будешь стоять ты со своей воинской силой под городом год или два, или три, не сможешь ты голодом истощить Корсуня, ибо корабельщики приходят путем подземным с питьем и кормом в город. Путь же тот находиться на восток от расположения твоих войск»[171].

Князь же Владимир разведал этот путь и приказал его перекопать. И люди корсунские изнемогли от голода и водной жажды и через три месяца сдались. И вошел Владимир в город и дружина его […].