Ромен Роллан

Роллан, читая статьи Бертрана Рассела, обратил внимание на то, как умный англичанин подметил контраст между Лениным — учителем и Троцким — новоявленным Бонапартом. Но ни Роллан, ни Рассел, пожалуй, ни один человек на Западе не мог и отдаленно представить себе в то время, какая пропасть — интеллектуальная, политическая и нравственная — разделяла двух людей, имена которых иностранная печать тогда нередко называла рядом.

Доклад Троцкого, поданный в «Ревю коммюнист» с восторженными комментариями французского публициста Ш. Раппопорта, Роллан воспринял как выражение политики Советской власти — и ему сделалось страшно. Ему показалось, что сбываются худшие опасения, которые он высказывал еще в первой беседе с Луначарским в Женеве. Да, социалистическое государство сумеет поднять экономику, но не будет ли это достигнуто за счет умаления прав личности?

В письме к другу-художнику Франсу Мазерелю от 10 января 1921 года Роллан излил свои огорчения — и по поводу враждебности, проявляемой к нему Жаном Бернье, Мадленой Маркс и другими людьми из «Клар-те», и по поводу материалов, прочитанных в «Ревю коммюнист». В письме этом сквозит и гнев, и горечь, и сарказм.

«Я не читал статей «Кларте»; но знаю, в чем дело, от дорогого Жува, который, задыхаясь, написал Барбюсу письмо протеста и предложил свою отставку».

— Роллан ни в коем случае не отождествлял Барбюса с такими типами, как Бернье, но ему все же было обидно, что руководитель «Кларте» не уберег его от разносной критики. У Роллана было ощущение, что его оттолкнули, оставили в одиночестве. Он так и писал Мазерелю:

«Что ж — вот меня и с другой стороны отшвырнули, и я один, еще в большей мере, чем был! Это очень здорово.

Заметьте, — я получаю большое эстетическое удовольствие от грандиозного большевистского муравейника, который живет и растет там, в степях, и однажды обрушится на Европу. Это великолепно, прямо, как сила природы. Говорят о русской анархии. Вот глупость! Там налицо — или еще будет — фантастическая организованность. В последнем № «Ревю коммюнист» есть речь Троцкого о превращении Красных армий в индустриальную и сельскохозяйственную армию, — это потрясающая апология Армии (с большой буквы). Нигде и никогда, ни при Наполеоне старшем, ни при Вильгельме младшем, ни при Чингисхане милитаризм не доводился до такой крайности. И не знаю, почему это Форд зол на Москву. Там реализуется идеал дорогих ему муравьев…»*

Это письмо, написанное в сердцах, — быть может, крайняя точка расхождения Ромена Роллана с коммунистами. Но то, что вызывало у него обиду, недоумение и боль, — это был, конечно же, не коммунизм, а казарменно-бюрократическое извращение коммунизма у Троцкого, сектантские бестактности у ультралевых «клартистов». (Два-три года спустя эти литераторы, подвизавшиеся в «Кларте», — не только Мадлена Маркс и Бернье, но и Виктор Серж, Парижанин и некоторые другие лица того же толка, — вовсе вытеснили Барбюса из журнала и превратили журнал в свой групповой орган, близкий к троцкизму, а со временем и вовсе стали отъявленными врагами Советского Союза и международного коммунистического движения.)

Вспоминая о своей идейной позиции в самые трудные для него годы — 1921–1922, — Роллан писал впоследствии в автобиографической статье «Панорама»:

«Независимость духа была более чем когда-либо моим знаменем. Я и теперь не мог допустить, чтобы она служила предлогом для выхода из боя. Напротив, я хотел, чтобы это знамя реяло над битвой пролетариата. Но только чтобы пролетарские борцы сами не разрывали его и не топтали ногами!»

Роллан не хотел выходить из боя. А некоторые его литературные друзья, «ролландисты», как их иногда называли, — Жорж Дюамель, Пьер-Жан Жув, Рене Аркос — были искренними противниками войны, но вовсе не были расположены идти на бой против буржуазного мира и, по мере спада революционной волны в Европе, настраивались на пассивно-примирительный лад.

Спор французских коммунистов с автором «Клерамбо», а тем более с «ролландистами» действительно назрел. Этот спор не мог быть исчерпан развязными статьями Бернье. Не мог он быть исчерпан и статьей Вайяна-Кутюрье «По поводу некоторых писем», автор которой критиковал «сентиментальный пацифизм», уважительно обходя молчанием имя Роллана.

Барбюс выступил сам — открыто, обстоятельно, в достойном тоне. Его статья, напечатанная в «Кларте» в декабре 1921 года, называлась «Вторая половина долга. По поводу ролландизма».

Барбюс с величайшим уважением отзывался о старшем собрате. «Никто из нас не намерен в какой бы то ни было степени оспаривать моральную ценность и литературный гений Ромена Роллана или преуменьшать значение смелого вызова, брошенного им войне в момент, когда он один поднялся над дикостью человеческой…» Барбюс ставил себе задачей — убедить Роллана в том, насколько нежизненна его концепция «независимости духа». Те деятели культуры, которые ограничиваются обличением социального зла и вместе с тем чураются политики, не хотят участвовать в борьбе за социалистическое преобразование мира, — выполняют лишь «половину своего долга».