Ромен Роллан

Можно понять, что Франсу — недавнему стороннику «войны до победного конца» — было неудобно подписывать Декларацию Независимости Духа. Однако престарелый писатель с полной искренностью пересмотрел свою былую позицию. По свидетельству Генриха Манна. Франс однажды даже прямо ответил на поставленный ему вопрос, почему он не осудил сразу мировую войну: «Роллан был мужественнее меня». В последние годы своей жизни (он умер в 1924 году) Анатоль Франс много раз высказывался в духе безоговорочной поддержки Советского Союза и французских коммунистов. В одном личном письме он заявил, что он «большевик сердцем и душой». Когда Барбюс начал вести с ним переговоры о совместной общественной деятельности, Франс сказал ему: «Я понимаю, что вы правы. Но я слишком стар: у меня нет сил идти следом за вами… Однако я вам доверяю». И, вручив Барбюсу чистый лист бумаги, подписанный собственноручно, Франс добавил: «Можете написать на этом листе что хотите и опубликовать за моей подписью: я протестовать не буду».

Повторяю, нет оснований сомневаться в искренности Анатоля Франса. Но Ромен Роллан был личностью иного склада. Он не мог допустить, чтобы кто бы то ни было, даже самый уважаемый человек, думал, писал или решал за него.

Вначале Роллана, как мы помним, настораживала пестрота состава группы «Кларте», неясность ее программы — словом, то, что он называл «эклектизмом». По мере того как работа этой группы приобретала все более явную политическую направленность, у Роллана возникли другие поводы к озабоченности. «Клартисты» ориентировались в сторону идей большевизма, Роллан чувствовал потребность самостоятельно определить свое отношение к идеологии и практике молодого Советского государства и его прямых союзников на Западе. А тут его подстерегали политические и психологические трудности, с которыми он не мог еще справиться.

Советская Россия долго оставалась для него — как вспоминал потом он сам — своего рода «сфинксом». Он старался добывать информацию, откуда только мог, — информация эта часто оказывалась противоречивой. И он то радовался, узнавая о небывалом размахе народного просвещения в голодной, разоренной стране, то горевал, когда до него доходили вести о суровых мерах, которыми Советское правительство было вынуждено ответить на преступление эсерки Каплан.

Осенью 1918 года Роллан был и озадачен и как-никак польщен, что только что созданная Социалистическая академия РСФСР избрала его своим действительным членом. В ноябре 1919 года в Москве состоялся Первый съезд по рабоче-крестьянскому театру; одним из почетных председателей съезда, наряду с В. И. Лениным и другими руководителями Советского государства, был избран «первый идеолог социалистического театра Ромен Роллан». Ему прислали протоколы съезда, отпечатанные на шершавой серой бумаге.

Значит, эта страна-сфинкс считает его, Роллана, близким себе человеком? Но что же там все-таки делается, в этой стране?

Поневоле пожалеешь, что не знаешь русского языка!

Еще находясь в Швейцарии, в начале 1918 года, Роллан писал юным сыновьям Альфонса де Шатобриана — Ги и Роберу.

«Если бы вы были моими сыновьями, я постарался бы, чтобы вы основательно изучили английский и немецкий языки. А потом засадил бы вас за русский язык. С тех пор как я вошел здесь в контакт с видными русскими людьми и стал читать многое из того, что они публикуют, — я отдаю себе отчет, какие чудодейственные силы мысли и жизни имеются в этом народе (или, вернее, в народах России). Самые большие надежды на интеллектуальное, нравственное и общественное обновление нашей цивилизации связаны с ними… Во все сферы духовной жизни они вносят ту молодость и мощное своеобразие, каких нельзя уже найти у других наций Запада. Через десять или двадцать лет, я уверен, путь из Парижа в Москву будет еще более кратким, чем ваш нынешний путь из Сен-Назера в Париж. Вы увидите начало новой эры, в которой Восток (русский и азиатский) будет иметь для жизни Европы гораздо большее значение, чем прежде. Это будет очень интересно»*.

А Полю Сейпелю, добропорядочному швейцарскому либералу, которому большевики внушали священный ужас, Роллан писал в январе 1919 года (и при этом явно спорил не только с Сейпелем, но и с самим собой):