Ромео должен повзрослеть

– А вот преподаватель истории Тихон Ковригин утверждает обратное. Он говорит, что зашел в кабинет, услышав плач Жарко. И что вы спокойно сидели и никак на него не реагировали. Он утверждает, что лично принес девочке воды, чтобы та хоть немного пришла в себя.

Анна пожала плечами:

– Ну да, он зашел, увидел рыдающую Ольгу и сходил в коридор за водой. Если бы он не зашел, я бы сама сходила или послала бы кого-то из ребят.

– Ладно, я понял, – Дроздов кивнул. – Продолжайте.

– Собственно, на этом все и закончилось. Я предложила Жарко позаниматься дополнительно, она отказалась.

– Позаниматься за деньги? – Дроздов, казалось, ждал этих слов. Лицо его оживилось.

– Нет, просто так. В свободное время после пар.

– А отец Жарко говорит, что просил вас позаниматься с дочерью дополнительно за плату у них дома.

– Да. Он предлагал. Но я отказалась.

– Почему? Не устроила сумма?

– Нет, просто я не хотела быть частным репетитором у Оли.

– Но ваши коллеги свидетельствуют, что вы активно занимаетесь репетиторством и преуспели в этом.

– Я зарегистрирована на специальном сайте для преподавателей, мне оттуда поступают заказы, я их оплачиваю, все законно. Просто так частников я не беру, тем более из числа своих студентов.

– Ну, хорошо, – не слишком охотно согласился Дроздов, – будем считать, что личных мотивов не любить Жарко у вас не было. Хотя странно все это.

– Странно что? – не выдержала Анна. – Что я не поставила двоечнице удовлетворительную оценку? Или что не побежала заниматься с ней за деньги, предложенные ее отцом?

– Странно, что вы с таким маниакальным упорством отстаиваете свои принципы. Как будто вам не 26, а все 60.

– Так поступал мой отец.

– А кто был ваш отец?

– Директор средней школы. Учитель математики.

– Ну тогда все ясно, – Дроздов понимающе покачал головой. – Но тогда, понимаете, время было другое. Молодежь тоже была другая, не такая, как сейчас. Те принципы, которые исповедовал ваш отец, устарели.

– Как может устареть совесть? А педагогическая честь?

– Я бы на вашем месте, девушка, не касался чести, – жестко сказал Дроздов. – Девочка мертва, какая тут честь! Были бы вы помягче, почеловечней, и ничего бы не случилось. Вы помните, что говорила Оля перед тем, как покинуть кабинет?

– Она ничего не говорила, только рыдала как безумная.

– Вспомните, она не обещала, что что-нибудь сделает с собой?

– Нет! Неужели вы думаете, что, если бы я такое услышала, отпустила бы ее?

– Хм, – следователь недоверчиво покачал головой. – А ваши студенты опять же утверждают обратное. Они говорят, что слышали, как Жарко говорила сквозь слезы, что не может так больше и не знает, как ей быть.

– Если и говорила, то не в моем присутствии, а уже выйдя из кабинета. Мне она ничего такого не сказала.

– Это мы еще проверим и уточним. – Он выключил диктофон. – Еще пару вопросов не по теме. Вы одна воспитываете дочь?

– Да.

– Ее отец вам помогает?

– Нет. Мы не общаемся.

– У вас есть мужчина? Сожитель?

Анна замялась.

– Да, есть друг. Мы недавно начали встречаться.

– Понятно. А до этого у вас были мужчины?

– А это обязательно – отвечать на такие вопросы? – вспылила Анна.

– Желательно, – спокойно сказал Дроздов, – вы видите, я выключил диктофон. Но я все фиксирую. У меня нет цели вас утопить, но и выйти сухой из воды вам не удастся. Поэтому отвечайте на все, на что можете ответить.

– У меня не было серьезных отношений с тех пор, как родилась дочь.

– А несерьезные?

– Были. Два-три раза.

Он кивнул удовлетворенно.

– Могла ли раздражать вас Жарко?

– Меня? Чем?

– Девочка из богатой семьи. В шоколаде, избалованная. Внешне неказистая, а одета великолепно. Отец опекает ее, готов любые деньги платить. Вас это раздражало? Вы, красивая молодая женщина, вынуждены вести скромный образ жизни, в трудах праведных целыми днями, устаете, да еще ребенок. А тут юная бездельница, дочка богатого папика…

– Не вижу связи, – холодно сказала Анна. – Меня в моей жизни все устраивает. Вы хотите сказать, что я завидовала Жарко? Это просто смешно.

– Мне не смешно, – следователь вздохнул. – Ладно. Напишите все, что сейчас рассказали.

– Вы издеваетесь? – Анна снова почувствовала, что ей ужасно душно. Если сейчас не открыть настежь окно, она упадет в обморок. Дроздов заметил ее состояние.

– Вам нехорошо? Дать воды?

Анна кивнула.

Он подошел к кулеру, наполнил стаканчик и поставил его перед Анной.

– Выпейте и успокойтесь. Не надо дерзить и иронизировать. Положение ваше более чем серьезно. В лучшем случае вы лишитесь работы. В худшем… – Он замялся, потом жестко закончил: – В худшем – попадете за решетку.

– За решетку?!

Анне показалось, что она видит все это во сне. Этот кабинет с цветами на широких подоконниках, с вереницей серых металлических шкафов, ярким прямоугольным плафоном под потолком. Следователя с волосатыми пальцами и рыжими бровями. Пластиковый стаканчик, стоящий перед ней на столе.

– Статья 110 УК РФ, доведение до самоубийства. До двух лет лишения свободы с конфискацией. – Слова падали ей на голову, как кирпичи. – Так что пишите, Анна Анатольевна. Пишите. И еще подписку о невыезде нужно будет заполнить.