Он признает, что события развиваются гораздо стремительнее, чем он планировал. Раздражение нарастает. Он уже начинает терять самоконтроль. Сара права. Трещины
Он знает, что с Сарой все будет иначе. Изысканно, пикантно, остро. Ему все сложнее оттягивать тот миг, когда фантазия обратится в реальность. Он находится под таким давлением. Ее телевизионные обращения к нему столь угрожающи, что он едва сдерживается.
Он так надеялся, что Эмма поможет ему снять напряжение. Но она его явно разочаровывает. Похоже, и она обманет его ожидания. Как и те, другие. Но, как бы то ни было, он должен закончить то, что начал. Лишь бы только это пошло на пользу Эмме.
Пока он поглаживает свой член, Эмма вовсю старается. Но он не обращает на нее внимания, он думает о Саре. Представляет себе их последний вечер. Сара неповторима. Ему это абсолютно ясно. В его жизни давно уже не было столь удивительной женщины.
Он приглушает звук, так что голос Сары становится шепотом. Из гостиной доносится мелодия «Голубой рапсодии».
Ромео крепко зажмуривается, в то время как знакомые крики резонируют в его голове, заглушая и голос Сары, и музыку.
И вновь, как всегда, сожаление смешивается с яростью. Все произошло совсем не так, как должно было. Если бы только она оставалась верна ему. Если бы только не наговорила ему столько мерзостей в последний день их встречи.
Рот его кривится.
Ненависть комом встает в горле.
Он смахивает слезы.
Он нажимает кнопку паузы. Лицо Сары застывает на телеэкране. Ее образ наполняет его надеждой. И любовью.
Он чувствует себя полным силы. Он полностью себя контролирует. Все вернулось на круги своя. Все так и должно быть.
Он опускается на ковер, наклоняется к своей пленнице. Хватает за густые темные волосы, поднимает ей голову. Она истекает слюной и кровью. Лицо ее так обезображено кровоподтеками, что едва узнаваемо.
— Может, еще бокал шампанского, Эмма? Так легче смотреть на мир.
Он тянется к бутылке «Перрье-Жуйе», наполняет оба бокала. Рядом с бутылкой лежит разделочный нож из кухни Эммы, в его сверкающем лезвии отражаются мерцающие свечи.
Звонит телефон.
Ты уже не жилец на свете. Я скорблю и радуюсь одновременно.
20
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Берни, когда утром следующего дня Сара, в его пижаме, выползла на кухню.
Она налила себе чашку кофе.
— Как я выгляжу?
— Ужасно.
— А чувствую себя еще хуже.
— Я думаю, — понимающе заметил Берни. — Но это хорошо, что ты все вспомнила, Сара. В конце концов…
Она сердито посмотрела на него.
— Знаешь, какого чувства во мне сейчас в избытке? Злости. Я злюсь на отца. На Ромео. На Джона.
— На Джона?
— Аллегро. И на Майка Вагнера, и на всю их
— Я уверен, что они делают все возможное, Сара…