Ромео

— Иди домой, Билл. Я думала, мы договорились…

— Я не согласен, Мел. Почему бы нам не пойти куда-нибудь и не поговорить? Может, перекусили бы заодно?

— Я уже поела.

— Ну, тогда, может, я отвезу тебя домой? — настаивает Деннисон.

— Меня подбросит Джон.

Деннисон протестует.

— Может, вы все-таки поедете домой? — В голосе Аллегро звучат агрессивные нотки.

Деннисон бросает на него свирепый взгляд.

— И что же вы намерены сделать, если я ослушаюсь? Привлечете к ответственности?

— Не заводись, Билл. Ты ставишь себя в идиотское положение. Я же знаю, насколько тебе самому это противно, — холодно говорит Мелани.

— Зачем ты так со мной, Мел? Я думал, мы… — Деннисон делает шаг ей навстречу.

Вагнер удерживает Аллегро за руку, видя, что тот намеревается остановить Деннисона.

— Не стоит, Джон.

— О’кей, о’кей, я ухожу, — бормочет Деннисон, пятясь назад. — Но завтра я буду тебе звонить, Мел.

Аллегро не знал, позвонил ли Деннисон Мелани на следующий день. Как не имел ни малейшего представления о том, помирились ли они.

Он посмотрел на сидящего напротив Вагнера. Ленч у обоих уже остыл.

— Он хотел вернуть ее, согласен. Вопрос в другом: разве мы знаем, чего хотела она?

Вагнер скомкал бумажную салфетку, лежавшую у него на колене, и швырнул ее на стол.

— Теперь уж не узнаем, верно?

Я сгораю от желания. Мне все мало. Не могу остановиться. Мысленно зову тебя, даже когда бываю с другими. И гоню их прочь, едва успев соблазнить.

Из дневника М.Р.

8

После похорон Фельдман устроил поминальный ужин в своем доме на Ноб-хилл — в основном, для коллег Мелани. Все они были потрясены ее смертью. Фельдман пытался уговорить Сару прийти на ужин, хотя бы заглянуть на несколько минут, но она категорически отвергла его предложение. Ее агрессивность была своего рода защитной реакцией и помогала ей выстоять в сложившейся ситуации. Теперь, когда все связанное с похоронами было позади, она мечтала лишь о том, чтобы вернуться домой, принять горячую ванну, забраться в постель и не вылезать оттуда по меньшей мере пару дней. Отгородиться от внешнего мира. Пока не придет в себя. Ха!

И только когда Берни уже свернул на ее улицу, Сара вдруг передумала и попросила отвезти ее к дому Фельдмана. Берни был, мягко говоря, удивлен.

— Ты уверена в своем желании, Сара?

— Я ни в чем не уверена, Берни.

Он остановил машину у обочины и обернулся к Саре.

— Я знаю, Сара, что вы с сестрой не были очень уж близки. И, возможно, тебя гложет чувство вины. Ты думаешь, что должна была вести себя по-другому. Это вполне естественно. Только прошу тебя об одном: не зацикливайся на этом, дорогая, не терзай себя. Ты по-своему любила сестру. И я знаю, что ее смерть явилась для тебя тяжелым ударом.

Сара страдальчески посмотрела на него.

— Ты меня доведешь до слез, Берни Гроссман.

— А почему бы тебе не поплакать? — вкрадчиво произнес он.

— Потому что это не поможет. Я должна быть на взводе, оставаться агрессивной. Только так я смогу защитить себя.

— Защитить от чего?

Она вспомнила то письмо. И медальон. И реплику тележурналистки на кладбище. «Он ведь уже дал о себе знать?» Откуда ей это известно? Почему Эмма Марголис так уверена в том, что именно Ромео, а не какой-нибудь злостный шутник, напомнил о себе?

— Я в смятении, Берни. Я в бешенстве. Я чертовски озлоблена. Мелани столько сил положила на то, чтобы превратить этих ублюдков в полноценных людей. И вот один из них отплатил ей… — Она стиснула зубы. — Мелани мертва, а это чудовище живет, да еще злорадствует.

— Полицейские поймают его, Сара. Все перевернут вверх дном и не успокоятся, пока не арестуют убийцу. Для тебя же лучший выход — попытаться абстрагироваться от случившегося.

— Это значит — делать вид, что ничего не произошло. Вычеркнуть все из памяти. Я не могу пойти на это, Берни. На этот раз мне не убежать от реальности. Если я это сделаю, мне конец.

— Конец? Сара, я начинаю за тебя бояться. Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе конец?

Лицо ее приняло безучастное выражение.