Рондо Венециано

– Чистота архитектуры и девственность природы. Изумительное сочетание, – ответил он, и в голосе явно слышна была улыбка.

Они наблюдали за дельфинами, пока дельфины не уплыли спать. Стояли, не шевелясь, любовались их грацией и красотой, пока ночь окутывала их все плотнее. То он, то она роняли фразы о красоте и непорочности. Им казалось, что дельфины нагляднее всего показывают, как это важно – сократить поголовье людей.

Ах, Венеция! Стала бы она просто городом-без-людей, сколько прелести открылось бы в ней, спрятанной ранее за кепками, куртками, кедами, ботинками, фотоаппаратами, тележками торговцев и голубиными стаями… Тихо спящие на привязи гондолы никак не омрачали ее прелести – но стоило вспомнить столпотворение в каналах, когда каждый турист желал дешевой романтики…

– Как это было ужасно, – вздохнула она. – Возможно, что это продлится долго? Эта красота…

– Я бы не надеялся, дорогая, – он покачал головой и накрыл ее руку своей. – Вся эта эпидемия… Уже не первый раз на нашей памяти. Они же люди… Ничему не учатся. Совершают снова и снова одни и те же ошибки. Мы не можем их научить. У них нет наших знаний и опыта. Вспомни – когда-то и мы были такими…

Она заливисто засмеялась:

– Вот уж ошибся так ошибся! Я никогда – такой – не была! Я проводила все время за плотными шторами и мечтала, чтобы люди просто исчезли с лица земли! Вот почему сейчас мне так радостно гулять под звездами вместе с тобой.

– Да, давненько мы не могли позволить себе ничего подобного…

Он обернулся на Дворец Дожей и крепче сжал ее руку.

– Сколько бы ни было времени теперь, все будет нашим. Весь мир будет нашим, любовь моя.

– Я готова делить его только с дельфинами, – серьезно заметила она. – Только с ними!

Он притянул ее к себе и закружил в шуточном вальсе.

Жаль, подумал он при этом, что дельфины уже утомились и уснули и не могут им сейчас подпеть.

***

Безумцы, бунтари и нарушители покоя находились всегда и везде. Глупо полагать, что вся Венеция запрется дома. Кто-то обязательно решит, что ему необходимо вечером пройтись. Кто-то обязательно решит, что вирус, эпидемия, мор – лишь страшилки для детей и слабаков. Кто-то сочтет, что это мировой заговор, чтобы лишить заработка и обречь всех на гибель.. Кто-то просто не слушает никого, кроме себя.

Каждый день, каждый день….

Они ждали. Пока вокруг бушевала эпидемия, они чувствовали себя не просто защищенными – знающими, что приносят благо. Возможно, впервые за сотни лет существования они действовали на самом деле во благо человечества.

Во благо родной Венеции, где они провели и прекрасную жизнь, и благословенную смерть.

– Смотри, идет, – прошептала она, на мгновение крепко сжав его руку.

– Девушка…

– Молодая. Красивая. Мне такие по вкусу.

– Тогда я тебе уступлю…

– Ты слишком щедр.

– Все для тебя, дорогая!

Игривый шепот был едва различим – и точно его не разобрала бы девушка, идущая по берегу канала. На ногах у нее были простенькие тряпичные кеды, джинсовая куртка наброшена поверх растянутого свитера, а на осветленных волосах находились большие наушники. Какую-то свою музыку она слушала, в каком-то своем ритме шла, и не обращала внимание ни на что вокруг.

На ней не было даже маски! Самой обычной маски, без которой нынче никому не рекомендовали выходить на улицу ради собственной безопасности!

Она сокрушенно покачала головой. Он недовольно вздохнул. Сколько времени должно пройти, чтобы люди начали внимать тому, что им говорят? Если бы только это было возможно. Он жил так долго, видел так много – и все же не переставал надеяться на торжество разума.

Она никогда не верила в людей, и высмеивала его надежды.

Она всегда оказывалась права.

***

Девушка слишком поздно заметила, что за ней кто-то наблюдает. Пристальные взгляды пробирались под кожу, становилось холодно, ночь сгущалась. Девушку звали Бьянка, и это имя было выведено маркером на обратной стороне ее кед.

Бьянке было семнадцать, и она не выносила одиночества.

Оно буквально сводило с ума.

А еще Бьянка не верила в телевизор, интернет, вирус и панику. Знала только, что вся шумиха вокруг эпидемии мешает ей общаться с людьми, ходить в бары и гулять.

О, как она любила гулять!

Даже сейчас, когда Венеция опустела, она выбиралась ночами через окно – можно же, никого нет на улице, никто никого не заразит! – и бродила по нескольку часов вперед и назад, по тротуарам и мостам, там, где можно было пройти пешим шагом.

Как же она хотела взять лодку!

Но отец соблюдал карантин и строго следил, чтобы все домочадцы исполняли предписания. Как же было скучно! Как же тяжело.

Жизнь буквально утекала сквозь пальцы, как вода! – так думала Бьянка, не подозревая, как сейчас была близка к истине.

Она гуляла по вечерам и не знала ничего про дельфинов. Не знала ничего и о том, как прекрасна Венеция без людей, опустевшая и свободная.

Не знала и о том, что за ней идут двое, которым было известно все это – и намного большее.

Когда Бьянка обернулась, она увидела их совсем рядом – наряженных, как для карнавала, прекрасных и отчего-то жутких.

Она открыла рот, но не смогла издать ни звука.