Рони, дочь разбойника

В пещере явно кто-то ходил, и они испугались, потому что не знали, кто же это там ходит. Потом им показалось, что в пещере ходит уже не одно существо, а много, что вся пещера кишмя кишит какими-то неведомыми тварями. Быть может, там притаились злобные друды? И вдруг они всей стаей, разом, вылетят оттуда и начнут терзать их своими острыми когтями? Ни у Рони, ни у Бирка больше не было сил ждать и прислушиваться.

– Прочь, мерзкие твари! – закричал Бирк. – Вылетайте, если не боитесь самого острого копья в этом лесу!

Но никто не вылетел. Зато послышалось злобное шипенье:

– Ч-человеки в лес-су с-серых гномов-в-в! Вс-с-се с-с-серые гном-м-мы, кус-с-сайте и бейте их! Кус-с-сайте и бейте их!…

Рони прямо зашлась от злости:

– Вон из нашей пещеры! Убирайтесь, серые гномы!… Проваливайте, не то я вырву все ваши космы!

И тут серые гномы в испуге толпой выбежали из пещеры. Они злобно глядели на Рони, щелкали языками и шипели, а она в ответ шипела на них. А когда Бирк пригрозил им копьем, они сломя голову ринулись вниз, цепляясь за выступы отвесной скалы, чтобы не сорваться.

Многим все же не удавалось удержаться, – они испуганно пищали и плюхались в пенистую воду реки. Бурное течение уносило серых гномов целыми стайками. Но в конце концов они, хоть и с трудом, но все же выбирались на берег.

– Гляди, как они здорово плавают! – воскликнула Рони.

– И хлеб едят не хуже! – добавил Бирк, когда, зайдя в пещеру, обнаружил, что эта нечисть слопала весь большой каравай.

Правда, других пакостей они натворить не успели, но то, что они побывали в пещере, уже было большой неприятностью.

– Дело дрянь! – сказала Рони. – Теперь во всем лесу только и будет разговоров, что про нас с тобой, про то, что мы живем в этой пещере, и каждая злобная друда будет знать, где нас найти.

Но в лесу нельзя бояться, это Рони твердили с детства. И оба они – и Бирк, и она – считали, что тревожиться заранее просто глупо. Поэтому они преспокойно убрали в пещеру все свои припасы, и оружие, и все прочее.

Потом они сходили за родниковой водой и закинули сеть в реку. На берегу они нашли плоские камни и сложили из них у входа в пещеру настоящий очаг. Только после этого они отправились далеко в лес за можжевельником, чтобы сделать Рони лук.

По дороге они увидели диких коней, которые паслись на поляне. Причмокивая и приманивая их ласковыми словами, попытались они подойти к Хитрюге и Дикарю, но ничего не вышло. Ни тот, ни другой жеребенок не собирались водить с ними дружбу. Легким скоком умчались они в гущу леса, где им никто не мешал спокойно щипать траву.

Остаток дня Рони просидела перед входом в пещеру, налаживая лук и выстругивая стрелы. На тетиву она пустила кусок своего кожаного ремешка. Потом долго и терпеливо училась стрелять из лука и в конце концов загубила обе стрелы. Она искала их в кустах до темноты, но безуспешно. Однако это ее не очень огорчило.

– Пустяки, завтра выстругаю новые.

– Смотри только не потеряй ножик, – снова предупредил ее Бирк.

– Ага, я знаю, это самое ценное, что у нас есть. Нож да еще топор.

И вдруг они заметили, что уже наступил вечер. И почувствовали, что сильно проголодались. День прошел в хлопотах, все время ушло на какие-то дела. Они куда-то ходили, что-то приносили, за чем-то бегали, все складывали, приводили в порядок, и у них не было даже минутки, чтобы почувствовать голод. Зато теперь они до отвала наелись хлеба с козьим сыром и копченым мясом. Потом запили еду холодной ключевой водой.

В это время года темнело поздно. Но усталость в теле говорила, что день окончился и что пришла пора спать.

В темноте пещеры Рони спела для Бирка Волчью песнь, и, представьте, на этот раз получилось лучше. Но ей снова стало грустно, и она спросила Бирка:

– Как ты думаешь, о нас вспоминают в замке? Наши родители? А?

– По-моему, было бы странно, если бы не вспоминали, – ответил Бирк.

У Рони перехватило горло, и она помолчала, прежде чем смогла продолжить разговор:

– Быть может, им грустно? Бирк подумал и сказал:

– Наверно, но только каждый грустит по-своему. Ундиса, конечно, грустит, но еще больше злится. А Борка места себе не находит от ярости, и все же печали в нем больше, чем злобы.

– Ловисе очень грустно, это я знаю, – сказала Рони.

– А Маттису? – спросил Бирк.

Рони долго молчала, потом сказала:

– Думаю, он рад, что я ушла. Легче будет меня забыть.

Ей хотелось верить в то, что она сказала. Но сердцем чувствовала, что это не так.

Ночью ей приснился Маттис. Он сидит на пеньке в густом лесу и так горько плачет, что от слез его образовался бочажок, на самом дне которого она сама, но маленькая, как в раннем детстве, играет шишками и камешками, которые он ей принес.

12

На следующее утро ребята чуть свет отправились к реке, чтобы проверить улов.

– Сеть надо вытаскивать раньше, чем закукует кукушка, – сказала Рони.

Она весело скакала по тропинке перед Бирком. Это была узенькая тропинка, которая петляла по молодому березняку, дружно сбегающему вниз по крутому откосу. Рони жадно вдыхала аромат нежных березовых листочков – как замечательно пахнут они весной! Поэтому она скакала и радовалась.