Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

Однако усевшись снова у очага и рассеянно поглядывая на деревья в саду, он вскоре сумел восстановить равновесие и обрести свое обычное спокойствие духа. Из полумрака чайного павильона с низким потолком и темными стенами залитый ярким сияньем сад виделся другой вселенной. Кураноскэ одиноко сидел, будто в темном подвале, отделенный условной границей от внешнего мира…

Что ж, пусть так. Трусы должны уйти. К тому же, чем сильнее давление извне, тем больше должна крепнуть сплоченность оставшихся верных соратников. Как ни прижимай сверху крышку кипящего котелка, бурление в нем не утихнет, а наоборот, только усилится. Таков закон природы. Со временем все эти родичи, что пытаются оказывать на нас давление, поймут, что в действительности сами же только способствовали осуществлению нашей заветной мечты, подогревая нашу решимость.

Кураноскэ перевел взгляд с погасшего темного очага на озаренные солнцем колышущиеся листья деревьев, и в душе у него тоже будто всколыхнулась зеленая листва.

«Мы сможем это сделать! Конечно, сможем!» — вскипало в груди победное чувство.

Он твердо верил, что избранный им трудный путь есть единственно верный путь, и знал, что осуществление их плана будет зависеть прежде всего от дружных усилий его соратников. Однако, может быть, помимо этого, им может помочь и благоприятное стечение обстоятельств, простая удача? Или думать так было бы слишком самонадеянным оптимизмом? По здравом размышлении Кураноскэ решил не отбрасывать и такой вероятности. В конце концов, почему бы и нет? Он вскочил на ноги, будто не мог долее усидеть на месте. В этот момент в саду мелькнула чья–то тень, заставив Кураноскэ оглянуться.

— Это я, с вашего позволения, — сиплым голосом вымолвил Куробэй.

Он смотрел снизу вверх, и приземистый Кураноскэ, стоявший на веранде под низкими сводами чайного павильона, казался ему сейчас неправдоподобно огромного роста.

Кураноскэ пригласил гостя в дом, выслушал. Говорил Куробэй сплошь обиняками, так что речь его вскоре наскучила хозяину, однако он благожелательно слушал, не прерывая рассказчика. Для себя Кураноскэ уже определил, что не делает особого различия между Куробэем и теми тремя визитерами, что недавно ушли. Пожалуй, по сравнению с бывшими соратниками, которые были сначала со всеми заодно, а потом, поддавшись трусости и прикрываясь мнением старейшины рода или ища еще какие–нибудь предлоги, откололись, пытаясь помешать осуществлению плана мести, этот старик, с самого начала показавший себя слабаком, был более откровенен.

Кураноскэ слушал, скрывая усмешку, а Куробэй тем временем все вел свой бесконечный рассказ, по привычке слегка пристанывая «Ох–хо–хо!» в особо патетических местах и сопровождая речь выразительной жестикуляцией. При этом он то и дело с опаской поглядывал на хозяина, ожидая, что его вот–вот остановят и велят замолчать.

— Хорошо, напишу, — коротко ответил Кураноскэ, выслушав до конца.

Видя, что командор достал тушечницу и начал растирать тушь, Куробэй вздохнул с облегчением и буквально не мог усидеть на месте.

— Благодарствую, — сказал он, поглаживая руками колени. — А кстати, Онодэра к вам не наведывался недавно?

Водя кистью по бумаге, Кураноскэ покачал головой и ответил отрицательно.

— До чего же неприятный человек!

Вспомнив визит к Дзюнаю, Куробэй снова испытал приступ озлобления.

— Вот вы, ваша милость, меня выслушали и сразу поняли, — продолжал он. — А я намедни зашел к Онодэре, попросил его перед вами походатайствовать, так он, забыв былую нашу дружбу, едва поздоровался и в просьбе моей отказал. Я ему говорю, мол, вещи–то ведь мои, законное мое имущество, а он в ответ: я, мол, для тебя пальцем о палец не ударю. Да так грубо!.. Раньше–то он не таков был…

— Нет, он таким всегда и был, — усмехнулся Кураноскэ, бросив иронический взгляд на гостя. Онодэра вообще никогда особо не заботится о своем имуществе, да и о чужом тоже. Для него все, что есть в доме, как бы дано ему на время в пользование господином. Ему ваша собственность безразлична точно так же, как и своя. Просто он верит, что так оно и надлежит самураю. С точки зрения Онодэры, вероятно, в вас он таких качеств не нашел…

Куробэй не нашелся, что сказать — только густо покраснел. Особенно его встревожило то, что за словами Кураноскэ угадывалась явная неприязнь к гостю. Тем не менее командор по–прежнему продолжал молча водить кистью по бумаге. На сёдзи с освещенной солнцем южной стороны дома уселась стрекоза — ее четкий профиль обрисовался на вощеной бумаге. Куробэй почувствовал, как по спине у него течет пот. Атмосфера в комнате была гнетущей, как перед грозой.

— Так годится? — спросил Кураноскэ, дописав письмо и показывая его гостю.

Куробэй в ответ что–то невнятно пробормотал и несколько раз кивнул, мечтая только об одном — как бы поскорее убраться из этого дома.

Вскоре закатное солнце уже озаряло угрюмую физиономию Куробэя, шагавшего из Ямасины по направлению к Киото. Он знал, что уже никогда не увидится с Кураноскэ и своими бывшими друзьями, отчего и собственная жизнь представлялась ему в еще более мрачном свете.