Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

— Успокойтесь, — наконец вымолвил он. — Письмо привезли?

Из иссохших костлявых пальцев престарелого Соэмона Кураноскэ принял письмо, распечатал его и прочел. Речь шла о статусе Даигаку, младшего брата КНЯЗЯ Асано, а также ближайших его родичей — Тода Унэмэноками и Асано Миноноками.

…Глава рода приговорен к сэппуку… На том род пресекается…

Что ж, можно было предположить и такое. Однако хотелось надеяться на милость и справедливость властелина. Здесь же налицо была явная несправедливость. Притом противник князя Кодзукэноскэ Кира остался в живых и теперь был на пути к полному выздоровлению. Кураноскэ почувствовал, как пламя гнева охватывает все его существо.

— И это наша верховная власть?! — взывал внутренний голос.

Прислушиваясь к своему внутреннему голосу, Кураноскэ прикрыл глаза и сидел, погрузившись в молчание, положив на левое колено веер. Наконец он приподнял веки, пристально посмотрел на обоих вестников и кратко обронил:

— Рассказывайте!

Хриплым голосом Соэмон поведал, как все произошло. В речи его прорывалась подавленная боль, слезы застилали глаза и душили его, то и дело мешая продолжать рассказ. Тогда вступал Сэдзаэмон, но и он от переполнявших его чувств порой лишался дара речи. Кураноскэ сидел с каменным выражением лица, но видно было, что и его захватило общее горе и негодование.

— Так не должно было быть! — сказал он под конец, вложив в эти слова всю горечь и боль. Встав с циновки, он один прошел в домашнюю молельню, закрыв за собой сёдзи.

Подавленные услышанным, самураи не задали ни единого вопроса.

За стенами дома безмятежно сияло весеннее солнце, а внутри царил мрак. Слышно было лишь, как глухо шумят на ветру макушки сосен.

Кураноскэ заперся в молельне и оставался там так долго, что Тикара уже начал беспокоиться. Трудно было предположить, что задумал грозный командор…

Тем временем в прихожей послышались голоса. Вошел порученец и доложил Тикаре, что самурайский старшина Куробэй Оно желает поговорить с комендантом.

Юноша, решив, что представился хороший предлог нарушить молчание, позвал из–за бумажной перегородки:

— Отец!

— Что еще? — сразу же отозвался Кураноскэ, но немедленно добавил: — Не открывай. Сюда сейчас никому заходить нельзя. Я скоро выйду.

Голос его звучал необычайно сурово.

Тикара вынужден был подчиниться и плотно задвинул щель, но все не мог решиться отойти от фу сума, охваченный тревогой и чувствуя себя потерянным. Потихоньку он приложил ухо к бумажной перегородке и прислушался, но в комнате царило гробовое безмолвие, как будто там и вовсе никого не было.

Кураноскэ, зайдя в молельню, первым делом зажег огонек в лампаде и замер, склонив голову, перед ликом Будды. Все те чувства, что он до сих пор старался подавить и не выказать на людях, разом вскипели у него в груди, словно бурный поток, прорвавший запруду. Слез не было, да они были и неуместны. Каменной глыбой невыносимая тяжесть легла на сердце. «Ах, если бы только я мог быть тогда рядом!» — в бессильном отчаянии повторял он про себя. Боль и горечь переполняли душу. Казалось, легче рассечь грудь мечом, чем терпеть эти муки.

— Кураноскэ, не ты ли накликал на господина беду? — упрекал он себя.

Бешенство охватило его. Хотелось вскочить, топать ногами, рвануть воротник кимоно и закричать, призывая в свидетели небо и землю: «Месть! Убить негодяя!»

Как и все его люди, Кураноскэ был ошеломлен и подавлен. Сердце разрывалось от тоски. Прижав руку к груди, он, как подкошенный, рухнул на татами и некоторое время лежал без движения.

Господин сделал сэппуку, дому Асано конец… А его противнику Кире оказана высочайшая милость! Как, должно быть, страдал господин в свой последний час от этого бесчестья!

— Все пропало! — скрежетал он зубами. Ему казалось, что он распадается на части. Он старался не двигаться. Если бы он сейчас пошевелился, выдержка, наверное, покинула бы его.

Тяжкий жребий выпал князю. Должно быть, господин в свой последний час болел душой за судьбу своих подданных — нескольких сотен самураев дома Асано. Ведь душа его была полна добра и милосердия…

И тут Кураноскэ вдруг явственно увидел — он увидел господина, который обращался к нему так, как всегда обращался прежде:

— Кураноскэ, полагаюсь на тебя!

Слова доверия словно подстегнули Кураноскэ невидимым кнутом, призывая его к действию. Да, Кураноскэ! Так, должно быть, его светлость просит своего вассала сослужить последнюю службу, — сказал ему внутренний голос.

— Ваша светлость, — промолвил в ответ Кураноскэ, исполнившись уверенности в своих силах, — все будет сделано! Покойтесь с миром!

16 Паук–дзёро