Носильщики удивленно оглянулись и увидели дюжего самурая в глухом клобуке, закрывавшем голову и лицо. Лезвие обнаженного меча зловеще сверкнуло у них перед глазами. Швырнув на землю паланкин, носильщики не раздумывая опрометью бросились наутек.
— Ой-ой-ой! — донеслись всхлипывания из паланкина, в котором оказался собственной персоной юнец Кюбэй, приписанный к дому терпимости Масуя.
С утра Ивасэ и Аидзава увлекли его с собой, и вот теперь, заглянув по дороге от храма Киёмидзу в Гион, он возвращался к себе в заведение.
— Вы что творите! — завопил Кюбэй, должно быть, обращаясь к носильщикам. — В кои веки довелось приятно провести время, так нет, надо все испортить! Я же головой… Ох!!
Осекшись на полуслове, несчастный с ужасом воззрился на сверкающий клинок, который вплотную приблизился к занавескам паланкина. Переведя глаза чуть выше, он увидел перед собой могучую фигуру владельца клинка.
— А-а-а-а! — не своим голосом взвыл Кюбэй.
— Тихо ты! — осадил его незнакомец. — Жизни тебя лишать я не собираюсь и деньги твои мне тоже не нужны. Разговор к тебе есть. Ну-ка выходи!
— Ох, нет! На помощь! На помощь! — Вы, сударь, обознались! Меня звать Кюбэй, я из заведения Масуя…
— Ты-то мне и нужен, Кюбэй. Вылезай, кому сказано! Поговорить надо.
— Да, но как же…
— Да не бойся, тебе говорят! Если б я тебя прикончить хотел, небось, легче всего было бы тебя прямо в паланкине и приколоть. Ткнул сверху — и дело с концом… Ну, вылезай, что ли!
Дрожа от страха, Кюбэй вылез наконец из своего укрытия и присел на корточки. Два глаза в прорези клобука глядели на него с недоброй усмешкой.
— Разговор у нас будет нехитрый. Ну-ка выкладывай, о чем тебя расспрашивали те двое сегодня в Гионе? — Самурай говорил мягко, но в голосе его слышалась металлическая нотка — сло вно звякнул обо что-то вдалеке клинок острого кинжала. Вакасю от страха почти лишился дара речи.
— Ну, те два типа тебя забрали из твоего заведения у Киёмидзу, привели в Гион, и там вы за чаркой сакэ разговорились, так? Давай, выкладывай все без утайки!
— Да ведь…
— Что, небось, велели никому не говорить? Ладно, я понимаю — останется между нами.
Кюбэй слегка приободрился, поняв, что убивать его не собираются. Дрожащим голосом он поведал, о чем расспрашивали его два любопытствующих гостя. Как показалось Кюбэю, оба они были на стороне Кураноскэ, о нем только и беспокоились — потому и расспрашивали о том, как именно он гуляет в веселом квартале. Ну вот, пришлось все рассказать… Спрашивали, кого Кураноскэ к себе приводит, от кого письма получает. Интересовались, бывает ли так, что получит письмо — и сразу, не читая, спрячет? И еще много чего расспрашивали…
— Ага! — самурай, судя по всему, был доволен. — Ну, а потом они тебя о чем-то попросили?
— Да, — пролепетал Кюбэй.
— Говори! — грозно потребовал самурай, для острастки на всякий случай взмахнув мечом.
— Ну, они, значит, говорят, мол, мы союзники его милости Оиси. Опасаемся, мол, как бы он в запое не забыл о своем самурайском долге чести, и хотим за ним со стороны, что ли, присматривать. И тебе, мол, хотим кое-какие дела поручить, так что ты тоже, значит, с нами заодно будешь. Вот, в общем-то, и все.
— Небось, денег тебе дали?
— Как же, дали. Помилосердствуйте, сударь…
— Передо мной тебе извиняться нечего. Я тебе сам еще хочу приплатить.
Заявление самурая совершенно огорошило его собеседника.
— Однако не задаром, — продолжал незнакомец. Есть для тебя поручение. Если только те двое еще заявятся и будут у хозяина вашего заведения что-нибудь расспрашивать, ты сразу мне дай знать, понял? А я уж потом скажу, что дальше делать.
Кюбэй удивленно воззрился снизу вверх на незнакомца.
— А вы-то сами, сударь, кто будете?
— Я-то? Не беспокойся, я-то уж точно его милости Оиси союзник. Только уж о тех обязанностях, что тебе эти двое поручили, придется тебе забыть.
Кюбэй никак не мог взять в толк, что имеет в виду его собеседник, но цену деньгам сызмальства знал хорошо и потому ответил с большим жаром:
— Как прикажете, сударь!
Глава 32. «Осенний сад»
Дзюнай Онодэра, сняв очки с железными дужками и, протирая подкладкой рукава стекла, взглянул на сад. Вечер был уже недалек. В саду еще пламенели отблески заката, но вдали, если смотреть на уровне подвешенного над верандой фонаря, роща уже погружалась во мглу, и лишь цветы хаги там и сям смутно маячили на лугу.
— Ну что ж, — обратился он к женщине, безмолвно сидящей за шитьем в соседней комнате, — надо готовиться к вечеру. Матушке, небось, тоже скучновато…
— Слушаюсь, — ответствовала жена.
Хозяину дома Дзюнаю было шестьдесят, а матери его, жившей отдельно, уже исполнилось девяносто, но почтенная дама все еще пребывала в добром здравии. В доме у стариков осенний вечер всегда особенно тих и печален.