Ронины из Ако (Свиток 2)

Кураноскэ, неприятно пораженный тем, что Соэмон, казалось, всегда хорошо его понимавший, так внезапно переменился, сидел молча, скрестив руки на груди. Если уж даже умудренный годами ветеран вроде Соэмона впал в горячку, то уж, само собой, от молодых ронинов, у которых кровь бурлит в жилах, до весны следует ожидать каких угодно опрометчивых действий. Выдержав паузу, Кураноскэ наконец сказал:

— Ну, что касается нас, мы знаем, что в решительный момент, если понадобится, мы сумеем показать нашу силу воли и вспороть себе живот. Но сделать это надо только после того, как князь Даигаку, к нашему общему удовлетворению, по всей форме и по закону вступит в свои права наследства… Чего, однако, добиться нелегко! Если же в этом деле с правом наследования будет допущена небрежность, то вместо восстановления клана мы только навлечем на него позор. Вы что же, хотите окончательно погубить наш клан и род Асано, требуя немедленно штурмовать усадьбу Киры? Я выжидаю, потому что не хочу допустить столь плачевного развития событий. И у меня есть, пусть и слабая, надежда, что нам удастся все осуществить, как мы того хотим. Потому и выжидаю. Вы же заставляете меня от моего плана отказаться. И что, по вашему, обо мне скажут люди, если я от своего плана откажусь и тем обреку все на провал?! Это ведь не шутка — тут я с вами полностью согласен.

Убежденно высказав свое мнение, Кураноскэ горящим взором обвел собравшихся и продолжил:

— Я возлагаю надежды на то, что дело наше по закреплению права наследования увенчается успехом, и долг для мужей чести тому способствовать. Вы что же, хотите, чтобы из-за какого-то пустяка, из-за чьей-то прихоти все пошло прахом, а мы стали бы всеобщим посмешищем?! Подумайте сначала об этом хорошенько. И наконец, если говорить о том, почему я оттягиваю выступление, — да потому что уверен: в военно-стратегическом отношении сейчас момент неподходящий. Ну, допустим, ворваться в усадьбу мы всегда сможем, но если ударим сейчас, вероятность успеха — пятьдесят на пятьдесят, так что исполнить задуманное будет непросто. А если дело кончится провалом, нас ждет несмываемый позор. Нужно все предусмотреть и все подготовить. Исходя из таких рассуждений я лично стараюсь себя сдерживать. Впрочем, разбивать единство нашего сообщества я не собираюсь…

И впрямь, даже Соэмон не мог не признать, что в

словах Кураноскэ была железная логика. Тем не менее он возразил:

— Но ведь если оттягивать и дальше, едва ли нам удастся избежать падения боевого духа…

— Тут уж ничего не поделаешь, — ответил Кураноскэ. — Если от промедления у человека слабеет долг вассальной верности, то его почитай что и вовсе не было. Наоборот, можно сказать, лишь на тех, кто сумеет выстоять до конца, мы и сможем по-настоящему положиться. Если эти люди соберутся вместе, нет такого дела, которого они бы не смогли совершить. Или как? Может, вы считаете, что я ошибаюсь? Говорите, высказывайте свободно свои суждения. Я слушаю!

— Да чего уж! — с улыбкой сказал Соэмон (который, пожалуй, был только рад отказаться от своего прежнего предложения) и обвел взглядом товарищей.

Глава 34. «Раскол»

Неподалеку от новой усадьбы Кодзукэноскэ Киры в квартале Мацудзака в округе Хондзё, — так близко, что от двери до двери камень можно добросить — во втором участке квартала Аиои открылась новая лавка торговца рисом Гохэя. В основном в лавке продавали рис, но также приторговывали тряпьем. Хозяин прежде держал тряпичную лавку в квартале Томисава, и теперь, даже переключившись на торговлю рисом, по старинке все не мог бросить свое ремесло тряпичника и старьевщика. Гохэй был человек простодушный, робкий и безобидный, так что все жители в округе, включая и челядь из усадьбы Киры, состояли с ним в самых добрых отношениях. В тот день Гохэй, как обычно, весь обсыпанный рисовой шелухой, приоткрыв в боковую калитку небольшого домика в квартале Томисава, в Янокуре, втаскивал мешок с рисом с улицы во двор.

— День добрый! Я вам рис принес. Спасибочко постоянным клиентам за покупку! — позвал он.

— А, это вы! — откликнулся Яхэй Хорибэ, показавшись из гостиной.

— Ну, благодарствую, — промолвил он, одобрительно поглядывая на Гохэя, пока тот, скинув соломенные сандалии, шумно пересыпал в рисовый ларь на кухне содержимое мешка. Над ларем возился один из соратников-ронинов по имени Исукэ Маэбара, о чем Яхэю было хорошо известно. Фигура Гохэя в простецкой одежке, без двух мечей за поясом, имела вид весьма жалкий: его вполне можно было принять за человека, который всю жизнь так и ходит, обсыпанный рисовой шелухой.

— Спасибо за старания, право, неловко даже… — прошамкал старый Яхэй беззубым ртом.

— Ох, да оставьте вы эти ваши церемонии! — рассмеялся Исукэ, присев на ларь. — Не слышно ли чего новенького за последнее время?

— Да нет, ничего. Вон, весна настает — стало быть, старику до гроба еще меньше осталось…

— Бросьте шутки шутить!