Ронины из Ако (Свиток 2)

Когда речь зашла о приемном сыне Ясубэя, старик оживился и настроение его явно улучши-лось Что касается Исукэ-Гохэя, то его речи старца порядком озадачили и повергли в печальное раздумье. Что ж, ничего невозможного тут нет. Еще с тех пор, когда Тюдзаэмон Ёсида под именем Таробэя Синодзаки и Канроку Тикамацу под именем Киёсукэ Мори по поручению Кураноскэ приходили в Эдо, чтобы передать товарищам мнение ронинов, обитающих в Камигате, в некоторых уже зародился этот зловредный дух противоречия. Знал Исукэ и о том, как Тадасити Такэбаяси с Ёсидой и Тикамацу наведывались в Киото, чтобы убедить тамошних ронинов в необходимости решительных действий. Однако тогда их миссия не удалась.

Конечно, если какая-то группа отколется от всех остальных, возникнет большая проблема. По крайней мере, нельзя допустить, чтобы об этом стали распространяться слухи.

Исукэ отправился к Гумбэю Такаде. В прихожей было полно деревянных гэта и соломенных сандалий-дзори. В гостиной, где явно царила напряженная атмосфера, расположились трое. Перед Гумбэем сидели на циновках нахмурившийся Гэнгоэмон Кояма и Гэнсиро Синдо с руками, скрещенными на груди. Все трое что-то весьма озабоченно обсуждали. Когда Исукэ вошел в комнату, Синдо сказал:

— В общем, мы с Коямой собираемся отправиться в Киото, чтобы довести до командора наше мнение обо всех его подвигах.

Исукэ тотчас же догадался, что речь, вероятно, идет о разгульном образе жизни Кураноскэ. В соседней комнате молодые ронины шумно обсуждали тот же самый вопрос. Из этого гомона можно было уловить, что все так или иначе порицают Кураноскэ. Насколько было известно Исукэ, такого прежде еще ни разу не бывало. К тому же, глядя на собравшихся здесь ронинов, можно было сказать, что далеко не все из них принадлежат, как Гумбэй Такада, к непримиримому крылу. Наоборот, в основном преобладали сторонники умеренных взглядов, обычно готовые менять свои позиции и подстраиваться, но сейчас, собравшись вместе, они шумно выражали недовольство. Исукэ прикинул, что созвать такое количество ронинов было, наверное, нелегко. Конечно, чем больше народу, тем больше их сила, их влияние, и это мощное единение, если говорить точнее, определяет степень контроля над ситуацией и распределение власти. Если так пойдет дальше, то вполне возможно, что группа недовольных, выдвигая всевозможные новые аргументы и предлагая свои решения, в действительности будет только отдаляться от их общей цели — мести. В конце концов, осуществлять задуманное все равно скорее всего выпадет признанному предводителю Кураноскэ с оставшимися под его началом верными людьми. Придя к такому выводу, Исукэ возрадовался в душе и с тем вернулся в свою рисовую лавку. Там он и продолжал работать помаленьку, весь обсыпанный жмыхом, стараясь не пропустить мимо ушей слухов и пересудов, исходивших от челяди из усадьбы Киры.

Тем временем Ёгоро Кандзаки по приказу Кураноскэ прибыл из Киото в Эдо для сбора сведений о противнике. Исукэ охотно согласился разведать для него через прислугу, что творится в усадьбе Уэсуги, расположенной в округе Адзабу.

Молва гласила, что глава рода Уэсуги собирается забрать отца в свою усадьбу, а также, что в усадьбе сейчас квартирует большой отряд самураев, которые в случае чего тотчас должны будут выступить на защиту Киры. За всем этим нужен был глаз да глаз.

Ёгоро поселился в Адзабу, в квартале Танимати, под именем галантерейщика Дзэмбэя из Мимасаку и время от времени прохаживался с корзиной складных и круглых вееров по окрестным улочкам, а заодно и вокруг усадьбы Уэсуги.

Вскоре волнения начались также среди ронинов, проживавших в Киото и Осаке. Слухи о том, что прибывший из Эдо Тадасити Такэбаяси в порыве возмущения дал затрещину Гэнго Отаке, докатились даже до далекого Ако. Правда, по другим, уточненным сведениям, выходило, что затрещины не было и все ограничилось бранью. Как бы там ни было, случай из ряда вон выходящий. Уже из одного этого можно было понять, что дух единения между ронинами порядком ослабел.