Ронины из Ако (Свиток 2)

Когда стемнело, Хэйсити покинул усадьбу в Сироганэ. Осенняя ночь была темна, и сердце Хэйсити было объято мглой. Он весь еще был во власти чувств, охвативших его во время недавней беседы. С грустью думал он о том, что переживает сейчас Хёбу Тисака, которому предстоит через несколько дней отправиться в Ёнэдзаву. Там, наверное, сейчас в горах уже идет снег. Небо в преддверии долгой зимы окрашено в унылые блеклые тона… Хёбу предстояло вернуться в родные края, под это мрачное небо, с глубоко уязвленной душой. Хотелось бы, по крайней мере, чтобы он оставался, как всегда, деятельным и целеустремленным, исполненным решимости померяться силами с Кураноскэ Оиси, о чем он сам не раз говорил. Вероятно, иного нельзя было и ожидать, но для Хэйсити было просто невыносимо видеть этого человека в минуты душевной слабости, как сегодня вечером. В то же время он думал и о том, сколь важна становится теперь их роль — роль охранников усадьбы Киры.

Намекнув, как следовало из его речей, на то, что ради безопасности клана можно было бы при известных обстоятельствах пожертвовать Кодзукэноскэ Кирой и выдать его голову, Хёбу тем самым указал не только на то, каким опасностям подвергается ныне дом Уэсуги, но и на то, как важна в связи с этой опасностью порученная им, охранникам, миссия. Ведь дом Уэсуги сейчас ничего более не может сделать, как только отрядить охрану в усадьбу. Им, охранникам, господин сейчас доверил исполнение своего сыновнего долга. Нет, тут речь идет не о том, чтобы от нечего делать развеять скуку — как попытались сделать Сибуэ с приятелями. Нужно, отринув все личные чувства, полностью посвятить себя этому нелегкому делу.

Хэйсити шагал по ночной дороге и мысленно перебирал все, что предстоит сделать. Прежде всего надо заняться усиленной подготовкой отряда. Если задуматься, кто сейчас в личном составе, видно, что есть там настоящие мастера меча, а есть и такие, что до приличного уровня не дотягивают. За те несколько месяцев, ставшие для всех испытанием, что они провели в квартале Мацудзака, раскрылось много индивидуальных особенностей каждого члена их команды…

Тем временем Хэйсити заметил идущего навстречу ему человека, который низко держал дорожный фонарь. С виду он был похож на мещанина. Он шагал как ни в чем не бывало, и Хэйсити не обратил бы на особого внимания прохожего, но когда они поравнялись, тот вдруг обернулся и удивленно воскликнул:

— Хо! Да ведь это господин Кобаяси?!

Хэйсити, остановившись, недоуменно взглянул на прохожего, а тот, снимая большую соломенную шляпу и подходя ближе, заметил:

— Однако давненько не виделись!

Мнимый мещанин оказался не кем иным, как Хаято Хоттой.

— Вы?! — на сей раз удивился Хэйсити, который знал, что Хаято должен был сейчас находиться где-то в Камигате. — Когда вернулись?

— Да вот, только сегодня вечером. Сейчас иду к его милости Хёбу доложить обстановку. Вообще-то я наведался в Адзабу, сказал только, что прибыл, и сразу к его милости.

— Что-нибудь срочное? — осведомился Хэйсити с нехорошим предчувствием.

— Да нет, — сказал Хаято, подняв фонарь и на всякий случай внимательно оглядевшись по сторонам, а затем, понизив голос, добавил: — Он отправился в Эдо.

Понятно было, что имеется в виду Кураноскэ Оиси.

Хёбу встретил Хаято мрачнее тучи. Он даже не спросил, почему тот неожиданно вернулся в Эдо он понял все без слов. Итак, час настал… Было горько сознавать, что именно сейчас, когда он, Хёбу, должен через несколько дней отправиться в Ёнэдзаву, его противник прибывает в Эдо. Один с тяжестью на сердце уезжал в далекий снежный край, меж тем как другой среди бела дня беспрепятственно объявлялся на бывшей его же территории…

Выслушав доклад Хаято, Хёбу только кивнул, промолвив:

— Вот, значит, как?

Хаято из Киото до самого Хаконэ следовал по пятам за Кураноскэ и его спутниками, но, чтобы доставить свое сообщение побыстрее, под конец решил их опередить. Он шел днем и ночью не останавливаясь — усталое лицо свидетельствовало о том, что путь был нелегкий. Хёбу отчего-то вдруг почувствовал жалость к бедняге. «Давай, досказывай и иди отдыхать!» — сказал он, но сам еще долго слушал Хаято, вникая в детали. Пока они беседовали, колокол в храме пробил полночь.

Постель была приготовлена, но первыми в нее забрались кошки. Хозяин, оставшись в одиночестве, вернулся в свой рабочий флигель и там оставался до утра. Зима была уже близка, и ночи стояли холодные, но Хёбу не чувствовал холода. Молча, словно тень, сидел он перед светильником. Масло было на исходе, и фитиль едва тлел, давая совсем слабый, тусклый свет.

Прежде всего томило тягостное сомнение: что, если все, предпринятое им до сих пор, было вовсе не во благо дому Уэсуги? Словно хлыст был занесен над ним. Ему казалось, что призрак давным-давно опочившего отца выходит из темной стены — бранить нерадивого сына. Хёбу покрылся холодным потом.