Ронины из Ако (Свиток 3)

Дзиндзюро невольно усмехнулся.

— А ведь здорово сказано! — выкрикнул кто-то из толпы. У стены сгрудились ремесленники, лавочники, приказчики, монахи. Были там и те, кто случайно завернул сюда, торопясь куда-то по делам в преддверии Нового года. Все не торопились расходиться, дружно посмеиваясь над стишками и весело переговариваясь о том, о сем.

«Под булыжником вмиг заквасился Кодзукэноскэ, а вассалы его — кто мечом изрублен в капусту, кто удрал, себя ж оцарапав…»

— Ага, вот такой же стишок написан на стене усадьбы его милости Тёсю! — заметил кто-то.

— Да, небось, кто-то ходит с места на место и пишет себе. Уж больно имя Кодзукэноскэ Кира подходит для забавных стишков: «Кодзукэ» означает «груз», «бремя», а «Кира» так и просится в слово «быть изрубленным — кирарэру». Можно и так, и сяк обыгрывать.

— Ага! «Оиси» значит «Большой булыжник» — ну, вот он их и придавил, как квашеную капусту в бочке! В точку попал этот сочинитель!

Таких разговоров Дзиндзюро наслушался вдосталь. Какой-то мужичок, смахивающий по виду на пристава, достав письменный прибор, усердно переписывал надписи со стены. Видя, как мужичок с деловитым выражением лица без особого интереса водит кистью по бумаге, Дзиндзюро понял, что тот старается по заданию своего начальника, и живо представил, какая будет физиономия у начальника, когда он почитает язвительные стишки. Вероятно, задание было дано приставу не случайно: может быть, местное начальство хотело собрать и представить в вышестоящие инстанции свидетельства того, что общественное мнение в городе на стороне ронинов — а появившиеся по всему городу стишки открыто говорили о симпатиях горожан. Правда, такой образ действий для чиновников был бы уж чересчур изощрен… Да и вправду ли стишки отражали истинные настроения в народе? Общественное мнение всегда склоняется к тому, что диктуют эмоции. Вот и в этих многочисленных шуточных стихах говорилось в основном о том, струсили защитники усадьбы во время штурма или нет, то есть смысл в них был заложен весьма примитивный. У сочинителей духу не хватило на то, чтобы глубже осознать смысл этого события, понять, что оно значит для них самих.

Так, вероятно, происходит во все времена. Дзиндзюро было грустно признаться себе, что так оно и есть. Те, кто в этом мире вращает сцену и режиссирует весь спектакль, отлично умеют улавливать настроения толпы и манипулировать ими в свою пользу. В конечном счете все подчиняется только эмоциям, а не логике. Если логические рассуждения иногда и могут на что-нибудь сгодиться, то возможно такое только, когда с их помощью еще более расцвечиваются выставленные на всеобщее обозрение эмоции. Разве не вывески первым делом бросаются людям в глаза?

Дзиндзюро всегда отличался рассудительностью. Вспомнив широкоскулое улыбающееся лицо Кураноскэ, которое ему не раз приходилось наблюдать со стороны в Киото и в Ямасине, он подумал, что сплоченность и решимость ронинов, вероятно, явились результатом того благотворного воздействия, которое оказал на них командор, обладавший от природы редкостными душевными свойствами. Поистине удивительный характер был у этого человека. Прочие, видимо, стремятся подражать таким людям, но до подобной высоты подняться не могут. Потому-то с незапамятных пор те, кого молва нарекала героями, пользовались всеобщей любовью — здесь явно присутствует эмоциональный элемент. Он-то все и определяет. Соответственно, люди стараются особо выделить в герое все его достоинства. Позже ему добавляют еще множество замечательных свойств, всячески приукрашивают образ, даже если это в чем-то и расходится с действительностью.

Разве не так оно бывает?

Наверное, на свете есть множество людей, что по всем статьям превосходят признанных героев, но, поскольку они не снискали популярности, их имена и заслуги канули в забвение. И все оттого, что общественное мнение доверяется голосу сердца, а не голосу рассудка. Ну, и еще, конечно, нельзя забывать о Божественной милости, удаче.

Дзиндзюро видел, что его понимание вещей расходится с настроениями и мыслями людей в этой возбужденно гомонящей толпе. Если бы он вслух сказал все, что думает, его бы, наверное, дружно поколотили. Дзиндзюро усмехнулся. Он пошел прочь и собрался было прибавить шагу, как вдруг заметил, что кто-то пристально смотрит на него из толпы, не обращая внимания на шуточные стихи, что наводило на невеселые мысли. Когда взгляды их встретились, незнакомец тут же отвернулся.

Дзиндзюро пошел дальше, делая вид, что ничего не замечает, а сам между тем краем глаза успел рассмотреть, что незнакомец по платью больше всего смахивает на ремесленника.

«— Попался! — мелькнуло в голове у Паука».

Среди бела дня и при таком стечении народа бежать было нелегко.

«— Наверное, Кинсукэ донес, — решил Дзиндзюро. Он мучительно соображал, что делать. Ноги сами несли его вперед, по направлению к тихому кварталу богатых подворий. Незнакомец не отставал. Он будто бы не просто шел следом, а тащился, опутанный нитями паутины, которой оплел его гигантский паук-дзёро, вытатуированный на спине у Дзиндзюро.