Росас

— Сегодня еще трудно сказать точно, сеньорита, однако, судя по некоторым сведениям, которые кажутся мне достоверными, у Лаваля три тысячи человек.

— Три тысячи человек! — вскричала девушка, — а мне говорили, что у него едва наберется тысяча.

— Разве я не говорил вам, что весьма трудно знать точно!

— О, это ужасно!

— Вас во многом обманывают.

— Я это знаю, все обманывают меня во всем.

— Все?

— Исключая вас, Викторика.

— Какая польза обманывать вас теперь, — проговорил начальник полиции, пожимая плечами, словно желая сказать: теперь, когда решается наша судьба, мы не можем обманывать никого, кроме самих себя.

— А татита, как велики его силы? Скажите правду!

— О, это легко сказать. У сеньора губернатора в Сантос-Луаресе от семи до восьми тысяч.

— А здесь?

— Здесь?

— Да, здесь в Буэнос-Айресе?

— Все и никто.

— Как это?

— Все зависит от тех известий, которые мы получим завтра или послезавтра — у нас будет или целая толпа солдат или ни одного.

— Ах, да, да, я понимаю! Вы мне сообщите те известия, которые вы получите сегодня вечером, если татита мне не напишет?

— Я не знаю, смогу ли я это сделать, сеньора, так как сейчас отправлюсь в Бака, куда и приказал явится полицейскому комиссару, когда он вернется из лагеря.

— В Бака! Но не заблудитесь ли вы в городе?

— Я думаю, сеньорита, что нигде не заблужусь! — отвечал Викторика с иронической улыбкой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать или лучше — объяснить откровенно, что прежде я получал приказания непосредственно от сеньора губернатора, а с некоторого времени получаю их от другого лица от имени его превосходительства.

— Вы думаете, кто-нибудь осмелился злоупотреблять именем моего отца?

— Я думаю, сеньорита, что невозможно отправиться в Сантос-Луарес и вернулся оттуда в полчаса.

— И поэтому?

— Сегодня после полудня, например, я получил от имени его превосходительства приказ наблюдать этой ночью за берегом у Сан-Исидро, а четверть часа или самое большее полчаса спустя получил противоположный приказ тоже от имени Ресторадора обходить берег у Бока.

— А!

— Вы сами можете судить теперь, Мануэлита, что один из этих двух приказов не исходит от сеньора губернатора.

— Конечно, это странно!

— Для меня никогда не было и никогда не будет хороших или дурных времен на службе, говорил Росас, но я совсем не расположен служить лицам, которые действуют в своих личных интересах, а не в интересах дела.

— Будьте уверены, Викторика, что я поговорю об этом с татитой, как только представится случай.

— Эта сеньора дает мне больше работы, чем сеньор губернатор.

— Эта сеньора! Какая сеньора?

— Вы не поняли, что я говорил вам о донье Марии-Хосефе?

— Да, да, Викторика! Продолжайте.

— Эта сеньора имеет свой личный интерес в том, чтобы мешать унитариям бежать. Если бы это зависело только от меня, то все бы они уехали.

— Таково же и мое мнение! — сказала она живо.

— Сегодня донья Мария-Хосефа послала мне приказ снова обыскать дом, где, как я очень хорошо знаю, все пропитано унитаризмом, кончая стенами. Но зачем нам этот обыск, если мне не сказано, что надо искать там и что я должен делать, если найду что-нибудь?

— Это правда.

— Затем приказ от имени его превосходительства следить за поведением одного молодого безумца.

— Это удачная мера.

— Мальчика, который суетливо бегает туда и сюда, а в действительности имеет сношения только с федералистами.

— Кто этот сеньор, Викторика? Он бывает здесь, и вы имеете приказ преследовать его?

— Да, сеньорита.

— Но кто же он?

— Дель Кампо.

— Дель Кампо! — вскричала донья Мануэла, испытывающая дружеские чувства к молодому человеку.

— Да, от имени сеньора губернатора.

— Это невозможно.

— По крайней мере, так мне сказала сама донья Мария-Хосефа.

— Арестовать дель Кампо! — возразила донья Мануэла. — Полноте! Говорю вам, что это невозможно. Я не верю, чтобы татита мог отдать подобное приказание. Дель Кампо прекрасный молодой человек, хороший федералист, и его отец один из старинных друзей моего отца.

— Она не сказала мне, чтобы я арестовал его, а только следил за ним.

— Это, может быть, один из немногих искренних людей, которые окружают нас.

— Я и не нахожу его дурным, но должен прибавить, что он имеет много врагов и притом врагов влиятельных.

— Сеньор Викторика, не делайте ничего против этого молодого человека, по крайней мере, пока не получите особого приказа татиты.

— Если вы требуете этого…

— Да, я требую этого, пока Корвалан не передаст вам приказания.

— Очень хорошо.

— Я немножко знаю эту историю. Но разве мы можем терпеть, чтобы татита служил ширмой, вы понимаете меня?

— Да, да, сеньорита! — отвечал Викторика, довольный тем, что он может сыграть злую шутку с доньей Марией-Хосефой.

Довольный, он предложил донье Мануэле послать к ней полицейского комиссара тотчас же, как только он прибудет с вестями из лагеря.

— Но вы мне обещаете, — прибавил он, — что хорошие или дурные будут эти известия, но вы сохраните их лишь для себя одной до тех пор, пока я не опубликую их так, как требует того мой долг?

— Я обещаю вам это.

— Тогда, доброго вечера, Мануэлита!