Он был все в том же халате и двигался стремительно и тихо, словно в трансе. Я видел, как он взял алебастровую луну и положил ее в карман. Халат, как я заметил, был его единственной одеждой. Потом он прошел мимо меня к окну, открыл его и вышел наружу. Бессознательно я последовал за ним, отшвырнув мешавшие мне шлепанцы. Лоусон, странный и нелепый, быстро бежал по лугу к роще. Я остановился, боясь быть замеченным. Пришлось лечь на землю и передвигаться ползком по влажной траве — лужайка оказалась намного шире, чем я предполагал, а мой возраст — намного больше… Я оказался в смешном положении преследователя оленя, тогда как выслеживал обычного лунатика. Наконец я достиг рощи. Мир был так тих, что, казалось, я производил много шума. Помню, послышался шелест в воздухе, и я увидел зеленых голубей, кружащихся в кронах деревьев.
Никаких следов Лоусона. В роще вся моя уверенность исчезла. Я видел сквозь тонкие стволы деревьев башенку; всё было тихо, как в могиле, если бы не шелест крыльев над головой. Ко мне вернулось невыносимое ощущение ожидания чего-то — как прошлой ночью. Нервы были напряжены до предела, но не было чувства опасности и страха, только испуг. Я предстал пред «воинством Небесным», но не был суровым израильским пророком, противостоящим ему.
Возможно, я долго пролежал в этом странном месте. Мои глаза глядели на золотое навершие башни, освещенное луной. Помню, что голова была легкой и пустой, душа стала словно бестелесной и оставила внизу бренную оболочку. Но самым любопытным было притяжение башни, мягкое и доброжелательное, но достаточно слабое — тогда как другая сила тянула меня обратно. Я мечтал подвинуться ближе, но не смог преодолеть ни дюйма. Я не мог разрушить некое заклятие. И я не был напуган. Звезды влияли на меня, и разум дремал. Я не отводил глаз от башни — и, думаю, не смог бы отвести, даже если бы захотел.
Тогда внезапно из тени появился Лоусон. Он был совершенно наг, только алебастровый полумесяц светился на лбу. Что-то блестело у него в руке.
Лоусон бегал вокруг башни, напевая и воздевая руки к небесам. Иногда его песнопения переходили в пронзительные крики разнузданной вакханки. Я не мог разобрать слов, но звуки говорили сами за себя. Лоусон находился в каком-то адском экстазе. Бегая, он размахивал перед грудью правой рукой — я увидел, что в ней был нож.
Мне сделалось плохо — не от ужаса, а от простого физического отвращения: Лоусон наносил себе ножом порезы. Мне хотелось выбежать и остановить его, но вместе с тем хотелось оказаться отсюда за сто миль. В результате я остался на месте. Возможно, это было осознанным решением, но, быть может, просто ноги меня не слушались.
Движения танца становились все более быстрыми и резкими. Я видел, как кровь сочилась из тела Лоусона, видел его ужасное бледное лицо над порезанной грудью. И вдруг ужас оставил меня: моя голова закружилась, и через пару секунд я словно оказался в новом мире. Странные ощущения проникли в мое сердце. Мне казалось, я вижу землю, населенную существами — ни людьми, ни божествами, а чем-то бóльшим и очень желанным. Спокойный лик Природы избороздили морщины дикого знания. Я увидел мир, словно нарисованный кистью мечты, и нашел его прекрасным. Нож и кровь не казались больше жестокостью. Это была изысканная тайна поклонения, подобная утренней песне птиц. Не известно, как семиты соблюдали культ Аштарот, но, вероятно, более страстно и экстатично, чем я думал. Я видел только сладкую простоту Природы, и загадки страсти и ужаса отошли в сторону, подобно кошмарам ребенка в объятиях матери. Мои ноги обрели способность двигаться, и я сделал пару шагов из сумрака к башне.
И тут все закончилось. С криком петуха вернулись земные звуки. Я стоял дрожащий и ошеломленный, а Лоусон двигался ко мне. Инерция вынесла его к краю рощи, и он упал в обморок, выйдя из тени.
Здравый смысл вернулся ко мне вместе с физической силой. Я взвалил моего друга на спину и потащил к дому. Единственное, чего я теперь боялся — так это того, что я перестал бояться. Я слишком приблизился к «мерзости сидонской».
В дверях дома меня встретил напуганный камердинер. Вполне возможно, что он видел подобное и прежде.
— Ваш хозяин болен лунатизмом и упал, — заявил я. — Мы должны сейчас же уложить его в кровать.