Роскошь нечеловеческого общения

- Он как раз из тех... Из тех многих, - Радужный чуть понизил голос, кому реформы Греча вышли боком. Как раз в тот период он полностью обанкротился. И как творческая личность, и просто как человек. Не смог приспособиться к новым порядкам. В общем, с ним есть о чем поговорить. У него свой взгляд на политику Греча. При этом они были друзьями. Мне кажется, вам будет интересно, Знаете, этак... - Радужный покрутил в воздухе пальцами. - На парадоксе сыграть... Мол, друг, шестидесятник, а в какой-то момент дорожки разошлись...

"Сволочь, - уверенно заключила про себя Диана. - Законченный подонок".

- А он там? На кладбище? На панихиду не пойдет?

- Нет. Я вчера ему звонил. Он сказал, что будет на работе...

- Спасибо. - Диана убрала в сумочку диктофон.

- Да не за что.

- Скажите... А вы?

- Что - я? - Радужный улыбнулся.

- Вы не были его другом? - Диана прищурилась.

- Был. Мы очень дружили.

- Ясно. Всего вам доброго.

На панихиду Диана успела.

"Быстренько заскочу, посмотрю, как и что, может быть, удастся с Лукиным поговорить - именно здесь и именно сейчас. В Москве до него хрен доберешься..."

Однако ее поистине кавалерийский напор исчез в ту секунду, когда она вышла на площадь перед дворцом.

Такого количества народа Диана никак не ожидала увидеть. По Москве циркулировала информация, гласящая, что народ в Городе совершенно охладел к бывшему мэру, и не просто охладел, а даже озлоблен его позицией, раздражен, что опальный мэр никак не угомонится, вот опять лезет в политику - теперь уже в Думу, все ему, дескать, мало...

Площадь была запружена народом. Подойдя поближе и приглядевшись, Диана поняла, что это не стихийная толпа, а длинная очередь, упирающаяся в парадное крыльцо дворца - то, в котором сейчас должна была начаться панихида. Очередь вилась невиданной, нескончаемой змеей, заполняя всю площадь, - не было места для проезда машин, даже одинокому пешеходу пройти напрямую было чрезвычайно сложно, пришлось бы продираться сквозь молчаливые ряды людей с хмурыми, печальными и - Диана увидела одно, два, еще и еще - заплаканными лицами.

Поклонников, последователей и просто поддерживающих Греча людей оказалось значительно, несопоставимо больше, нежели Диана представляла себе по московской информации.

Она вытащила журналистское удостоверение и начала осторожно пробиваться сквозь витки огромной очереди к парадному крыльцу.

Это оказалось значительно легче, чем она предполагала. Люди, завидев ее, спокойно расступались и пропускали, чтобы через мгновение снова сомкнуть ряды за ее спиной и замереть в ожидании.

"Дисциплинка, однако, - подумала она. - Надо же. И никто не ругается. Не спрашивает - "Куда прешь?"... Очень странно. Ничего подобного в жизни не видела".

Во дворец ее тоже пропустили совершенно спокойно. Она показала удостоверение, и охранник даже не стал заглядывать в длинный список официальных лиц, лежащий перед ним на небольшом специальном столике.

Диана вошла в зал и очутилась в такой же строгой, молчаливой и торжественной толпе, как и на площади, с той только разницей, что здесь собрались люди, известные всей стране. Знаменитые артисты. Режиссеры. Писатели. Политики. Диана увидела Лукина, идущего от микрофона, который стоял за гробом на небольшом возвышении, - видимо, он только что говорил.

"Так. Сейчас".

Диана быстрыми шагами, лавируя в строгой толпе (этому искусству она уже давно научилась - пробираться меж высокими персонами так, чтобы никого не задеть или, упаси господь, не наступить на ногу), приблизилась к стоящему возле колонны Лукину. Рядом с ним маячили два телохранителя, но это не было для Дианы серьезным препятствием.

- Сергей Сергеевич, - тихо пропела Диана, вкладывая в свой голос максимум печали, на который была способна.

Лукин поднял голову, взглянул на журналистку, и она вдруг почувствовала, что банальное выражение "слова застряли в горле" имеет под собой вполне материальную, физическую основу.

В глазах Лукина стояли слезы. При этом он смотрел на журналистку так, что лучше бы матом выругался... К мату она, во всяком случае, привыкла. Не так обидно было бы. Она и не представляла, что простой взгляд может передать столько информации. И не только информации, но и личного к ней отношения. Причем развернуто, с цветистыми эпитетами и метафорами. И эти слезы...

Диана пробормотала что-то, что должно было означать "извините", и ввинтилась в толпу.

Выступление Лукина, судя по всему, было последним на панихиде. Народ потянулся к выходу. Диана увидела, как к гробу подошла жена Греча, Наталья Островская. Рядом с ней неожиданно выросла фигура Зотова.

"Вот тоже тип... Вечно он всюду лезет..."

Кто-то задел Диану плечом, она быстро шагнула в сторону, пропустила незнакомого ей хмурого толстого господина, потом еще одного и незаметно для себя приблизилась к Островской. Зотов по-прежнему стоял рядом и что-то тихо говорил. Прислушавшись, Диана разобрала его слова.

- Наталья Георгиевна, простите меня... Я все-таки не подонок последний... Я журналист. Меня заносит. Но я не подлец. Простите, если можете.