Роскошь нечеловеческого общения

- Да не сверли ты меня так глазами, - через силу усмехнулся Павел Романович. - Все нормально.

Охранник распахнул дверцу, и Журковский, тяжело вздохнув, принялся вылезать из машины.

"Постарел Толя", - подумал мэр. - Да ведь и я, однако, не молодею".

Наконец спина Журковского исчезла из поля зрения. Стараясь придать своим движениям легкость и по возможности изящество, Павел Романович выбрался из салона и на секунду замер, оценивая обстановку и определяя точку, в которую нужно обратиться с приветственным взглядом или жестом в первую очередь.

Раньше он проделывал это машинально, не задумываясь, теперь же неожиданно для себя понял, что его естественность и непринужденность куда-то исчезли. Внешне ничего не изменилось, окружающие - журналисты, охрана, встречающие у институтского крыльца ректор, профессора и администрация, кучка студентов, случайные прохожие - не заметили в поведении мэра ничего странного и необычного. Он, как всегда, улыбался, движения его были уверенны и точны. Твердым быстрым шагом мэр подошел к ректору, с намеком на полупоклон крепко пожал ему руку и аккуратно, не переходя той грани, за которой начинается панибратство, дотронулся до плеча его заместителя - Андрея Владимировича Радужного. Все знали, что мэр, еще в те времена, когда он регулярно читал лекции в Институте, был с Радужным в приятельских отношениях, и легкомысленный жест был расценен наблюдателями как должное.

Павел Романович продолжал улыбаться, пожимать руки, но напряжение не отпускало, он чувствовал, что ему приходится очень внимательно следить как за собой, так и за окружающими, контролировать каждый жест, каждое слово и что это отнимает у него силы и мешает сосредоточиться на предстоящей лекции. Впрочем, что лекция, к лекции он был готов. Сейчас его раздражало другое - он не получал от своего появления в Институте привычного и ожидаемого удовольствия.

"Лишают меня радости жизни. Вот сволочи", - подумал Павел Романович, шагая по ступеням крыльца чуть быстрее, чем было надобно, и тем самым заставляя свою свиту и встречающую делегацию толкаться и суетливо поспевать за ним. "Психологическое давление. Лишают душевного равновесия. Ждут, чтобы я начал паниковать. Не дождутся!"

Охранники предупредительно распахнули тяжелые двери. Павел Романович миновал их и оказался в гулком холле Института. Знакомый мраморный пол, знакомые щербатые колонны, знакомые стены, выкрашенными нелепой краской цвета "морской волны". И вдруг все тревоги, все раздражение, вся накопившаяся за последние недели злость оставили его.

"Слава Богу, - подумал мэр. - Хоть здесь в себя приду... А то что-то нервы не на шутку... Ладно, Паша, прорвемся... Все будет хорошо".

Только сейчас он заметил, что в сопровождающей его толпе нет Журковского.

Павел Романович продолжал улыбаться, шутить, пожимать руки, отвечать на вопросы, а сам искал глазами среди охранников, журналистов, студентов и преподавателей высокую, сутулую фигуру своего друга, третьего - после жены и дочери - самого близкого ему человека. Не считая родителей, конечно.

Однако Анатолия Карловича в холле не было. Мэр знал, что он не мог его проглядеть, упустить из виду, не заметить. Это тоже было профессиональное. Павел Романович давно научился правильно смотреть на толпу и выделять в ней тех, кого искал.

Он повернулся и едва не налетел на маленькую первокурсницу, бежавшую следом. Еще раз осмотревшись, мэр окончательно убедился, что Журковского с ним нет.

- Павел Романович, а что будет со стипендиями? - с веселой отвагой спросила девчонка, сверкая глазами.

- Я посвящу этому вопросу несколько минут на сегодняшней лекции, - ответил мэр. - Вы там будете?

- Конечно! - крикнула первокурсница.

Но мэр думал вовсе не о стипендиях. И даже не о лекции. Его занимало исчезновение Журковского.

"Ишь, только что был, и нет его, - ворчал он про себя. - Нашел время для шуточек. Тоже мне, Фигаро!.. Мысли какие-то черные ползут... Ну ладно, на нет и суда нет".

Павел Романович поднялся на второй этаж и, оставив свиту в коридоре, вошел в кабинет ректора, предупредительно пропустив вперед хозяина помещения.

Глава 2

- Слава Богу, - сказала Галина Сергеевна Журковская, увидев на пороге мужа. - На лекцию не пошел?

- Не пошел.

- Правильно. Своих лекций тебе не хватает, еще и на Греча ходить... Ему-то, конечно, в охотку это...

- Перестань, Галя. Что ты на него набрасываешься?

Шнурок на правом ботинке затянулся крохотным каменным узелком. Пытаясь развязать его, Журковский сломал ноготь, чертыхнулся и, выпрямившись, стащил ботинок, зацепив его носком левой ноги.

- Ложка же есть, - поморщилась Галина. - Что ты вещи калечишь?

- Ладно тебе.

- Ладно, ладно... Тебе все - "ладно".

- Ну не заводись, прошу тебя. Не порти с порога настроение, а?

- Тебе испортишь... Ты сам кому хочешь испортишь... Масло, кстати, не купил?

- Нет...

- Ну конечно...

- Я выйду, - стараясь оставаться спокойным, сказал Журковский. - Масло какое взять?

- Да любое, господи! Подсолнечное. Кукурузное. Растительное. Только побыстрее. Гости придут с минуты на минуту, а у меня еще конь не валялся...