Росс Полдарк

После родов она очень ослабла и довольно долго не могла оправиться, а потом вдруг всего за одну неделю к ней вернулись силы. Элизабет чувствовала себя как прежде, но никак не могла справиться с приступами накатывающей мечтательности и лени. Ей нравилось лежать в постели, думать о сыне, смотреть на него, укачивать на руках. Конечно, Элизабет понимала, что, оставаясь в постели, она перекладывает все заботы по дому на Верити, и это огорчало ее, однако она ничего не могла с собой поделать. А мысль о том, что, пусть и ненадолго, придется расстаться с сыном, и вовсе была для молодой матери невыносима.

В тот вечер Элизабет лежала в постели и прислушивалась к тому, что творится в старом доме. Она обладала острым слухом и за время своего недомогания научилась различать все его звуки. Дисканты и басы несмазанных дверных петель; щелчки и скрежет щеколд и засовов; скрип половиц и шаги по незастеленному ковром полу. Она без труда могла отследить все передвижения в западном крыле дома.

Миссис Табб принесла ужин: ломтик грудки каплуна, яйцо в мешочек и стакан теплого молока. Ближе к девяти вечера заглянула ненадолго Верити. Элизабет показалось, что золовка вполне оправилась после разлуки с капитаном Блейми, разве что немного притихла и стала больше времени посвящать домашним хлопотам. Верити была девушкой разумной и очень самостоятельной. Элизабет восхищалась ее стойкостью, ошибочно полагая, что сама она лишена этого качества.

Верити рассказала, что отец пару раз открывал глаза и даже удалось заставить его сделать глоток бренди. Похоже, он никого не узнавал, но спать стал спокойнее, что внушало надежду. Она решила ночью посидеть с ним, на случай если отцу вдруг что-нибудь понадобится. А подремать ведь можно и в кресле.

В десять вечера на второй этаж поднялась пожелать дочери доброй ночи миссис Чиновет. Она так горячо рассказывала о бедном Чарльзе, что в результате разбудила внука. И потом еще осталась на время его кормления, хотя этого Элизабет особенно не любила. Но в конце концов миссис Чиновет удалилась, ребенок уснул, а Элизабет потянулась в кровати и счастливо прислушивалась к шагам Фрэнсиса в соседней комнате. Вскоре и он зайдет пожелать ей доброй ночи, а потом до самого утра наступит полоса умиротворения.

Фрэнсис вошел в комнату и, ступая с преувеличенной осторожностью, остановился на секунду возле колыбели, чтобы взглянуть на спящего сына, а потом присел на край кровати и взял Элизабет за руку.

– Моя бедная женушка, как всегда, обделена вниманием, – сказал он. – Твой отец несколько часов без передышки критиковал Фокса и Шеридана, а ты лежала здесь в одиночестве и была лишена удовольствия все это услышать.

Фрэнсис говорил шутливым тоном, в котором, однако, проскальзывали обиженные нотки: ему не понравилось, что супруга так рано ушла к себе. Но стоило ему увидеть Элизабет, как все обиды тут же улетучились, уступив место любви.

Некоторое время они тихонько поболтали, а потом Фрэнсис наклонился и поцеловал жену. Она не задумываясь ответила на поцелуй и, только когда почувствовала его объятия, поняла, что этот вечер может закончиться не одним лишь легким поцелуем.

Фрэнсис отстранился и несколько озадаченно улыбнулся:

– Что-нибудь не так?

Элизабет указала на детскую кроватку:

– Фрэнсис, мы разбудим малыша.

– Но ты ведь только что его покормила. И спит он крепко. Ты сама говорила.

– Как твой отец? – спросила Элизабет. – Ему лучше? Не понимаю, как можно в такой момент…

Фрэнсис пожал плечами, как бы признавая, что повел себя неправильно. Естественно, его расстроил случившийся с отцом приступ, и он очень за него волновался, но это не имело никакого отношения к их с Элизабет отношениям. Просто все происходило в один отрезок времени. Сегодня, когда Фрэнсис нес Элизабет на руках вниз, ему хотелось, чтобы она все же была несколько тяжелее, и в то же время он был счастлив ощущать ее хрупкость. В тот момент Фрэнсис почувствовал ее запах и уже не мог думать ни о чем другом. Он притворялся, будто занят гостями, а на самом деле не сводил с жены глаз.

– Я сегодня неважно себя чувствую, – сказала Элизабет. – Болезнь твоего отца очень меня расстроила.

Фрэнсис старался не выдавать своих чувств. Как и все гордецы, он злился, когда его отвергали подобным образом. В такие моменты он казался себе любострастным школьником.

– А ты когда-нибудь вообще почувствуешь себя лучше? – спросил он.

– Фрэнсис, это несправедливо. Я ведь не по своей воле ощущаю недомогание.

– Но и не по моей. – Фрэнсис начал закипать от вынужденного в последние месяцы воздержания. И не только от этого. – Однако я заметил, что с Россом ты сегодня была вполне бодра и весела.

В глазах Элизабет сверкнули искры негодования. Она давно нашла в своем сердце оправдание всему, что сгоряча наговорил ей Росс. Элизабет жалела Росса и во время беременности много о нем думала: думала о том, как он одинок, вспоминала его потухшие глаза и бледное лицо со шрамом на щеке. Как это свойственно всем людям, Элизабет порой невольно сравнивала то, что имела, с тем, чем могла бы обладать.