– Сесилия другая!
– Давай супец похлебаем, что-то запершило в горле. Ничего особенного – такая же, как все.
Мгновенная ярость проснулась в Тристане: он неуправляемо вскочил и сжал на шее Пятницы шнурок медальона. Образок впечатался в побагровевшую кожу.
– Придушу болтуна за необоснованные обвинения.
– И задушишь – мир не перевернется, – прохрипел тот задыхаясь, – отпусти, с такелажем одному не сладить… Жена твоя бывшая – тому не лучшее дополнение? И дочь, глядя на нее, примет определенное правило: «Бери от жизни все, пока берется»… Ты в морях совсем оторвался от действительности. Тебя, романтика, принимаю только я, потому что сам из того же измерения. К примеру, о заскорузлости кавказцев… Молодые грузинки, те, которых ты наблюдал и восхищался, мужиков нравственностью подкупают теперь? Юбчонки до беспредела, обтяжки всякие, изощренности, одна мысль – самца в тебе разбудить. Гражданский брак – по сути разрешенное блядство. Отпусти руки и угомонись. Просто возьми Сессилию как самку – за красивое имя, за формы или, там за томный взгляд, утешься призрачной победой и оставь другим.
– Приведи аргумент, несчастный, – просвистел сорвавшимся голосом Тристан.
– Аргумент у меня пониже пояса… – зло пыхнул ему в лицо запунцовевший Пятница.
– Злодей, ты умрешь прямо здесь, ты – примитивный циник!
– Я тобой слишком дорожу, чтобы так похабно изголяться над чувствами, – хрипел Пятница, почти не сопротивляясь. – Жил я с ней – понял, да?
У Тристана опустились руки.
– Подобрал ее в трудное время – думал, ты, гений чистоты, разглядел в ней что-то особенное. Жил с ней, пока не убедился в ее настоящем месте, в общем строю со всеми. До сих пор думал: смогу молчать. Нам троим на одном плавсредстве будет слишком тесно. Но молчать буду, если прикажешь. Ты приподнял меня над самим собой, ты дал мне новую жизнь – я стал полезен самому себе и еще кому-то – я у тебя за это в большом долгу. И я слишком ценю нашу дружбу – молчать смогу, но лгать глазами не обещаю. Это американцы со своими бывшими «уси-пуси» могут, а в глаза, хоть ссы. Хау, мастер, я все сказал.
– К черту обед, подавай лодку – я на берег…
В груди Тристана застряло тупое, холодное, устойчивое убеждение своей особенной правоты:
«Хочу сам все увидеть в ее глазах».
…Усатый таксист грузин лихо несся в потоке машин, лавируя и небрежно обгоняя.
– Эсли громила, значит, думает, всие можьна. Ми его галавой возмлем, – сказал и нагло нырнул под вой клаксонов в узкий просвет между машинами.
Тристан зажмурился.
– Испугался, дарагой? Не боись, Анзори знает весь район: лучше миня нет вадителя. За харошие денги будишь ранше всех.
– Плачу не за скорость. Пусть будет безопаснее, – квакнул возбужденный Тристан.
– Как в песне вашей: «Не спеши, когда спешить нелизя?» Все спишат – ты не баишся апаздать?
– Опоздал уже, генацвале…
– Зачем тогда ехать? Вон, хароший рестаран. «Пашли в кабак – залием жиланья», так, да?
– Хочу посмотреть вслед поезду, который увез ее…
– Красивых женщин и очен умних людей – даром везу. Эдем бистрей, ми могу догнать поэзд.
– Тогда, мой покровитель, цветочков бы надо купить.
– Знаю типерь – разбитый лубовь.
– Первая любовь, – уточнил Тристан.
– Эта савсем плоха…
Мотор зверски рыкнул. Быстрее замелькали балясины приморского бульвара. Магнолии благоухали цветами. Полицейский на стыке улиц назидательно помахал водителю пальцем.
– Ревазик, сын маэво харошево друга, Сопли вытирал ему, когда маленький бил.
Тристан восхищенно смотрел на знакомые, мелькающие за стеклом строения…
– Сто лет не бывал здесь, но точно помню: за поворотом будет улица Гогебашвили, рядом с драмтеатром 9-ти этажный дом – мне туда.
– Цыеты надо, дарагой?
– О, да…
– Риадом ест всиакие харошие.
Рядом нужных не нашлось. Купленные лилии источали слащаво-дурманящий аромат. От их близости у Тристана закружилась голова.
– Настоящий женщина должен бить не такой, другой: нежный, тихий, скромный, как иа – фиалка по-вашему. От такой, как у тибя, будит всегда галава балеть.
Тристан словно очнулся.
– Ты как считаешь, генацвале, врожденный порок – это приговор?
– Поясни, да, какой часть тела балит? – заглянул ему в глаза удивленный таксист.
– С генами связано – с червячками такими невидимыми в голове.
– Паслущи, ты не хади вокруг да около, скажи, у кого балит?
– У меня, дорогой, у меня…
Тристан дружески тронул водителя за плечо – попросил остановить машину, сунул цветы в ближайший мусорный бак.
– Паслущи, поворачивай назад, генацвале. За скорость плачу! Ты простой, но мудрый человек, благодаря тебе, я вспомнил другую мудрость, ее Пифагор сказал: «Великая наука жить счастливо состоит в том, чтобы жить только в настоящем».
– Слущи, кацо, этот Пифагор твой друг?
– Нет, дорогой, он Великий, а друг у меня Пятница.
– Пятница, суббота – ты такой умный, аж, боюсь. Бензин пажег, но денги не надо.
Морской бриз принес запах жареной рыбы.
– Э-гей, на яхте-е!
Тристан видел, как засуетился, спуская шлюпку, Пятница.