– Разви мы плохо работали? Хорошо, дай, возмлем хоть эта, пацанам жрать чтой-та нада, началник…
Дверцы тупо высекли дробь – джипы рванули с места, ударяя насыпным гравием высохшие, но стойкие еще цветоносы.
Мать
Болящих – исцеляй. Страдающих – утешь!
Мучения земли порой жесточе ада.
Яблоневые сады, раскинувшиеся в долине тишайшей с виду сезонной речушки, обильно одарили в этот год жадного здесь до природных даров селянина. Низко сформированные яблони, подобно трудяге ослику, несли непомерную ношу. Диву даешься – какая силища, сколько потенциала у земельки нашей: и накормит, и напоит, и спать уложит. Красно-желтые сполохи осени, умноженные теплыми еще, отгорающими солнечными лучами, разили печальными красками совершенства. И не могло не возникнуть вопроса: «Почему ты здесь?»
Риторический ответ зависал исподволь: «Все для тебя, для дополнения твоего благородства, для контраста всеобъемлющей радости будущей весны!»
Лес, обрамляющий сады, завис над ним безмолвными исполинами буков и дубов, бесстрастно созерцающих с высоты холмов на мышиную возню карликов.
И действительно, суета множества людей с одной стороны сада, своей незначительностью на фоне огромного, расцвеченного осенью пространства, напоминала пустую бесполезную возню. Но раз за разом наполненные плодовозы освобождали от согбенной ноши очередной плацдарм, и облегченные деревья распрямляли потускневшие ветви навстречу уходящему теплу. Пахота междурядий, успевшая после перепавших дождей покрыться травяным чертополохом, мягко пружинила, сохраняя от травм, падающие при неловкости сборщиков, плоды, продолжая потом долго снабжать деликатесом множественных обитателей лесных чащоб.
При наступлении заморозков сюда находят тропу еноты и шакалы. После варварских набегов диких кабанов остаются лишь мелкие объедки для всякой мелочевки в виде хомячков, полевок, полчков, включая множественных пернатых.
Кусты созревшего шиповника оранжевыми кострами ощетинились по кромке леса, охраняя его сумрачный покой от многочисленных работников, снующих вверх-вниз по стремянкам.
Выпавшее невиданное изобилие подогревало воображение людей – они разгорались желанием освободить от тяжелой ноши очередное деревце, которое казалось еще роскошнее предыдущего.
Суетные бригады наймитов отличались от неспешных размеренных действий постоянно работающего костяка. Кто выращивал дерево, выхаживал от начала беззащитного стержня, формировал крону, регулировал быстро возрастающую нагрузку, подготавливал из года в год к обильному плодоношению, что стало тем следствием – тот снимет плод с осторожностью за каждую плодовую почечку. Это сезонников интересует вал – тонно-деньги, и редко кто из них задумывается о завтрашнем дне, о неизбежной расплате за небрежность.
Сойка, привыкшая к обильному утреннему рациону, встретив на пути непонятную суету, зло зашипела, выхватив едва ли не из рук свое достояние.
Варвара Семеновна – деловитая, степенная женщина 56 лет, с тех пор, как жизнь ее связала с семьей, вставала без будильника в одно и то же время – в половине шестого. А время-то вылилось уже, страшно представить – в 38 лет. Зимой она позволяла себе понежиться несколько дольше, а потом неслышно поднималась и занималась едой. Из тишины убогой кухоньки распространялись запахи, могущие лучше всякого будильника поднять остальных членов семьи: мужа и двух взрослых сыновей – тридцати семи и двадцати семи лет. Млеющим по ночам рукам уже хотелось помощи. Ей давно мечталась молодая, задорная помощница, стоящая рядом плечом к плечу, которая и скрасила бы ее невеселые мысли. Но годы шли, а надежда на лучший удел все больше угасала в ее покорном терпеливом сердце.
Шаркающей походкой прошел к умывальнику муж. Нехотя, со стоном пробуждался старшенький Петруша. Пространство, в котором они обитали ночью с мужем – спаленка, такая же крохотная, как кухня, только без окна; микроскопический санузел и зал, где на двух диванах раскинулись, подобно уставшим воинам-богатырям, сыновья.