Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России

В сравнении с представлениями о России сегодня разброс мнений об СССР был более широким, а сами мнения — более радикальными. Традиционная левизна интеллектуальных кругов и научный интерес к эксперименту поддерживали убеждения социалистической направленности. С другой стороны, исследователи правого фланга видели в Советском Союзе «явную и непосредственную опасность», которую нужно было нейтрализовать упреждающим ударом.

Мнения исследователей могли меняться в зависимости от внутренней политической обстановки в США и эволюции Советского Союза. Война во Вьетнаме разделила ранги советологов: негодование по поводу эксцессов американской политики сделало многих толерантными к Советскому Союзу. Молодые члены исследовательского сообщества, формировавшиеся в атмосфере антивоенных протестов, получили основания утверждать, что капитализм и коммунизм на самом деле не столь отличаются друг от друга и конвергенция между двумя сверхдержавами вполне возможна. На этом конструктивном фоне те, кто придерживался жесткой линии, стали выделяться как «рыцари холодной войны».

Политическая конъюнктура и идеологический накал холодной войны препятствовали объективности исследований. Наиболее близкие к советской действительности работы были произведены в поле общекультурной и цивилизационной тематики — за счет аполитичности темы. Другим фактором, способствовавшим объективности видения, была отдаленность исследователя от процесса принятия решений: академические круги производили более верные оценки, чем эксперты, работавшие над прикладными задачами.

Среди академических работ стоит отметить многочисленные книги главы библиотеки конгресса Джеймса Биллингтона, от истории российской культуры «The Icon and the Axe» 1966 года до его недавней работы «Russia in Search of Itself» (2004). Среди свободных от идеологии книг американских журналистов выделяется известный «Русский журнал» Джона Стэйнбека, в 1948 году отправившегося по другую сторону только что задернутого «железного занавеса» и вернувшегося с чутким описанием реалий каждодневной жизни рабочих, служащих и крестьян Советского Союза, восстанавливающегося из военной разрухи. Профессор истории России в Оксфордском университете Роберт Сервис высоко ценится за беспристрастность и сбалансированность своего анализа. Его недавние книги «A History of Modern Russia: From Nicholas II to Vladimir Putin» (2005) и «Russia: Experiment with a People» (2006) демонстрируют преемственность российских традиций, совмещая анализ политических, экономических и социальных составляющих «особого пути» России. Историк Джеффри Хоскинг, преподающий в Лондонском университете, также стал классиком в описании советской и российской реальности: его книги «The First Socialist Society: a History of the Soviet Union from Within» (1985), «Russia and the Russians: A History» (2003), «Rulers and Victims: The Russians in the Soviet Union» (2006) развенчивают многие общепринятые западные убеждения. Совместная работа Сервиса и Носкинга «Reinterpreting Russia» (2002), анализируя давление прошлого России на ее настоящее, дает редкий вид на страну с точки зрения баланса непрерывности и разрывов (революция 1917-го, события 1991-го) в российской истории. Орландо Фигес («Natasha's Dance: A Cultural History of Russia», 2003) и Симон Себаг Монтефиори (биография Сталина) также стоят в ряду признанных историков России, свободных от идеологических шаблонов.

Примечательным образом четверо из пяти упомянутых историков — британцы. Вероятно, общая принадлежность авторов и предмета исследований европейской цивилизации и меньшая, в сравнении с американской, идеологичность среды способствовали созданию их качественных работ о России.

Иногда работы западных специалистов об СССР были ближе к истине, чем работы их советских коллег: наряду с отсутствием цензуры и необходимости следовать «линии партии» этому способствовала дистанцированность от темы, непогруженность в среду и невовлеченность в ее конфликты.

Известный социолог Маргарет Мид в работе «Soviet Attitudes Toward Authority», впервые изданной в 1951 году, провела любопытный анализ национальных характеристик нового советского человека, сформировавшегося к концу 1940-х годов.[236] В большевистском идеале личности Мид тонко отмечает «попытку противодействовать чертам традиционного русского характера, которые виделись препятствием установлению большевизма, и ввести черты, которые признавались и вызывали восхищение в западной цивилизации». Вместо импульсивности, внутренней бесконтрольности, зависимости от внешней власти, большевик должен обладать дисциплинированным внутренним сознанием, способностью продуктивно действовать без внешнего контроля и стимулирования. Такой идеал, по словам Мид, соответствует идеалам пуританских отцов ранней Новой Англии и многих протестантских групп в Западной Европе в периоды «высокого, самопознающего религиозного поиска».