Не может служить подтверждением «уклончивости» Бирона и его письмо, в котором он подчеркнуто напоминает адресату: «Как и самим Вам известно, что я в Кабинет не хожу и не присутствую и там мне никакого дела нет»17
. Примерно так же вели себя многие временщики, например Иван Иванович Шувалов при Елизавете. И дело было не столько в особой скромности фаворитов, а в их желании уйти от ответственности, стремлении не обязывать себя ничем и ни перед кем, в своеобразии «постельного и сердечного господства» фаворита, который старается не афишировать постыдного происхождения своей власти, но тем не менее ею пользуется, направляя руку и мысли императрицы. Такому человеку незачем заседать в Советах и Кабинетах, ибо самодержавная власть от них не зависит. Он лишь помогает императрице принять нужное решение как бы дружеским, бескорыстным советом. Если же она не внемлет советам, то можно пустить в ход угрозу добровольной «сердечной отставки», притворную обиду, когда глубоко несчастный вид стоящего на коленях верного друга растопляет мягкое сердце повелительницы.Думаю, что Бирон, исходя из особенностей своего характера, нередко действовал наступательно, требовательно, решительно, твердо зная, что императрица, полностью от него зависимая, не посмеет отказать. Таким, по некоторым свидетельствам, было его поведение в деле Артемия Волынского, когда он настоял на опале министра, весьма ценимого Анной за деловые качества.
Впрочем, Бирон был достаточно расчетлив и осторожен. В письме Кейзерлингу в 1736 году он (я думаю — вполне искренне) вздыхает, что не решается поднести Анне инспирированный его доброжелателями за границей рескрипт — предложение о поддержке кандидатуры его, Бирона, на курляндский престол. И причина нерешительности проста; «Вашему сиятельству известно, как я поставлен здесь и, вместе с тем, как крайне необходимо
Да, Бирон был мастером тонкого обращения с «великими милостями великих особ». Думаю, что он и «за ручку» Анну Ивановну водил и никогда с ней не разлучался из-за боязни, как бы в его отсутствие «не воспоследовало злополучной перемены». Позже, однако, он изображал себя чуть ли не пленником императрицы; «Всякому известно, что [от] Е.и. в-ва… никуда отлучаться было невозможно, и во всю свою бытность в России [я] ни к кому не езжал, а хотя куда гулять выезжал, и в том прежде у Е.и. в-ва принужден был отпрашиваться и без докладу никогда не езжал»19
.Ключевую роль Бирона в системе управления можно было скрыть, наверно, лишь от доверчивых потомков, не обнаруживающих на бумагах подписей временщика и на этом основании делающих вывод о его отстраненности от государственных дел. Современники же знали наверняка, кто заправляет делами в империи, и потому с просьбами обращались именно к не занимавшему никакой государственной должности Бирону. Ими двигали не только корыстные интересы, желание понравиться, угодить капризному фавориту, но и та реальность, которая в совсем недавние времена заставляла людей обивать пороги негосударственных обкомов-горкомов, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.
Нет сомнения, что ни одно мало-мальски важное назначение на государственные должности не обходилось без одобрения временщика. Он контролировал и Кабинет министров, хотя и здесь все было не так просто, как кажется на первый взгляд. С самого начала, как было сказано, в Кабинете было три члена; канцлер Г. И. Головкин, вице-канцлер А. И. Остерман и князь А. М. Черкасский. Ключевым человеком в Кабинете все годы царствования Анны Ивановны был, как говорилось выше, Остерман, который Заискивал перед временщиком, однако в какие-то моменты, пользуясь своей незаменимостью, пытался вести и свою игру, что Бирону, конечно, не нравилось. Он опасался, что вице-канцлер полностью подчинит себе Кабинет министров.