Россия без Петра: 1725-1740

Увлекшись перипетиями закулисной политической борьбы, в результате которой в Кабинет не удалось пролезть Ягужинскому и Миниху, мы забыли об Алексее Михайловиче Черкасском — ленивом, дородном и не особенно умном вельможе, который солидно восседал на заседаниях Кабинета, являясь, по словам тогдашнего шутника, «телом Кабинета», («душой» же, как мы помним, был назван Остерман). А между тем фигура эта весьма любопытна. Для князя Алексея Михайловича назначение в Кабинет было резким прыжком вверх по служебным ступенькам. Первое, что о нем обычно говорится, это то, что он был богатейшим человеком России, владельцем свыше 70 тысяч душ крепостных. Об остальных его достоинствах при всем желании сказать что-нибудь трудно. Отмечу лишь, что умственные и деловые качества Черкасского его современниками даже не обсуждались. Бирон, жалуясь одному из своих адресатов на занятость делами, так пишет о министрах: «Остерман уже 6 месяцев лежит в постеле. Князя Черкасского вы знаете. Между тем все должно идти своим чередом»⁸.

Язвительный князь М. М. Щербатов писал о Черкасском: «Сей человек — весьма посредственный разумом своим, ленив, незнающ в делах и, одним словом, таскающий, а не носящий имя свое и гордящийся единым своим богатством»⁹. Сын боярина Михаила Алегуковича, он был потомком выходца из ханского рода Большой Кабарды, связанного родственными узами со знатнейшими родами России: один из его прадедов был женат на тетке первого царя Михаила Романова. Сам Алексей Михайлович был женат первым браком на двоюродной сестре Петра Великого, Аграфене Львовне Нарышкиной — дочери боярина Льва Кирилловича Нарышкина, а после ее смерти женился на Марии Юрьевне Трубецкой — сестре фельдмаршала и боярина князя И. Ю. Трубецкого. Такой человек, как Черкасский, — родовитый, богатый и влиятельный — был весьма нужен Анне.

В Кабинете он, хотя с 1734 года стал канцлером, вел себя скромно и незаметно, подпевая сильнейшим да прислушиваясь к советам своего формального подчиненного — вице-канцлера Остермана. И все же есть какая-то загадка в личности князя Черкасского. Мы помним, что в начале 1730 года его дом стал центром притяжения шляхетской «вольницы», именно там разрабатывались продуманные планы ограничения власти императрицы. Конечно, проект, им подписанный, готовили другие, в частности Татищев, однако и сам князь вел себя не только как радушный хозяин обширного дома: ведь именно он переломил ситуацию на собрании шляхетства 2 февраля 1730 года, когда верховники зачитали кондиции, а Черкасский добился разрешения представить проект о реформе управления, что и открыло дискуссию о власти. Щербатов пишет, что активность Алексея Михайловича объяснялась обидами, которые нанесли Долгорукие его шурину — князю И. Ю. Трубецкому, однако в этом можно усомниться — слишком далеко по скользкому пути реформаторства зашел, защищая честь шурина, робкий Черкасский. Но эта вспышка активности быстро прошла, и всю оставшуюся жизнь один из лидеров 1730 года «таскал свое имя». Любопытно, что шляхетская активность Черкасского в 1730 году не была поставлена ему «в строку», а наоборот, была воспринята как борьба с верховниками, что послужило ему, как и В. Н. Татищеву и некоторым другим активистам шляхетского движения, пропуском к чинам и должностям века императрицы Анны Ивановны.

Поначалу Анна, как некогда Екатерина 1, участвовала в работе Кабинета, но вскоре сидеть за делами ей явно «наскучило», и она почти перестала ходить на его заседания, передав Кабинету право решать дела именем императрицы. Указом от 9 нюня 1735 года подпись трех министров была приравнена к подписи императрицы. На практике же было достаточно и двух, а затем и одной подписи министра под указом. Не следует думать, что это де-факто ограничивало власть самодержца. Здесь мы, как и в истории с Верховным тайным советом, не должны забывать о том, что самодержец был волен передать часть своих прав учреждению или доверенному лицу, оставляя за собой прерогативу ни в чем себя не ограничивать. Концепция самодержавия как раз и строилась на том, что ни круг дел, подлежащих компетенции монарха, ни само разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную никогда четко не устанавливалось, ибо уже в одном этом состояло бы ограничение власти монарха, которого в таком случае уже нельзя было бы назвать самодержцем.

Конечно, практика управления диктовала довольно устойчивый порядок прохождения дел, их классификацию. Еще Петр I установил, что все бумаги, и в частности челобитные, прежде чем попасть к царю, должны последовательно пройти всю иерархию инстанций, начиная с низших и кончая высшими. И только если дело все-таки не будет решено и Сенатом, оно может оказаться на столе самодержца.