Россия без Петра: 1725-1740

Таким образом, законность прав Петра Федоровича на корону Российской империи не нуждалась ни в каких ухищренных подтверждениях и фальсификациях. Его права были для современников очевидны, и поэтому Елизавета, как только пришла к власти, тотчас же выписала вовсе не любимого племянника из Голштинии и сделала 7 ноября 1742 года своим наследником, с тем чтобы держать под контролем опасного соперника — единственного внука Петра Великого.

Да и сама Анна Петровна не утратила прав на престол отца даже после подписания брачного контракта и обручения с Карлом Фридрихом в 1724 году. Брачный контракт и даже обручение еще не есть церковное венчание, и история России знала немало примеров разорванных помолвок. В 1723 году Петр подписал контракт о браке своей племянницы Анны Ивановны и прусского принца, но брак так и не состоялся. Так что Петр был вправе порвать брачный контракт и, согласно «Уставу», передать престол дочери даже в день своей смерти, тем более что Анна, как мы видели выше, долгое время фигурировала как возможная наследница. Строго говоря, Анна юридически не утратила своих прав даже после венчания в 1725 году — тестамент Екатерины I 1727 года делал ее «с ее десцендентами» наследницей престола в случае смерти бездетного Петра II. Примечательно, что, уезжая в Голштинию летом 1727 года, она подписала квитанцию о получении из казны денег как «Ее высочество наследная принцесса Российская».

Таким образом, полностью отрицать то, что Петр, умирая, хотел передать престол тогда еще незамужней дочери Анне, нельзя. Но это — как ни парадоксально — еще не означает, что утверждения Бассевича о твердом намерении Петра сделать преемницей Анну и эпизод со знаменитыми словами «Отдайте все…» — в его подаче — правдивы, достоверны.

Из контекста «Пояснений…» видно, что рассматриваемый отрывок написан между декабрем 1741 года (захват власти Елизаветой) и 1749 годом (смерть Бассевича). Бассевич отмечает, что в 1724 году его повелитель, герцог Голштинский, ждал решения своей судьбы и полагал, что царь предназначил ему в жены Елизавету, «к которой он чувствовал более расположения», чем к старшей дочери царя — Анне. Далее Бассевич в мемуарах пишет о Елизавете: «Высокие качества этой принцессы и ее героическая неустрашимость, возведшая ее на престол (намек на то, что цесаревна лично возглавила переворот. — Е. .), на котором она сияет, достаточно известны, а потому да будет мне позволено изобразить здесь сестру ее, слишком рано похищенную смертью». И затем Бассевич подробно повествует о внутренних достоинствах и красоте Анны, акцентирует внимание на ее «неустрашимости, предвещавшей в ней героиню». В качестве примера Бассевич приводит эпизод, когда, оскорбленная приставаниями некоего кавалера, Анна чуть было не пронзила его шпагой.

Смысл всего текста Бассевича об Анне очевиден. Он в том, чтобы показать: герцог хотел выбрать себе в жены Елизавету — «неустрашимую героиню» и достойную правительницу, но и Анна, ставшая его женой, была не хуже, так же как и Елизавета, отличалась «неустрашимостью, предвещавшей в ней героиню». Не меньше, а даже больше, чем Елизавета, она была достойна короны: была умна, красива, и сам Петр не только думал о передаче ей власти, но и готовил ее к этому поприщу, но — вот досада! — не успел распорядиться: сначала болезнь, а потом и предсмертные мучения помешали ему написать завещание, и когда он в последнюю минуту позвал Анну, чтобы продиктовать завещание (в ее пользу), смерть запечатала уста великого человека.

Подтвердить, что выбор герцога — его господина — верен, — вот главный смысл этой сцены, введенной Бассевичем — голштинским патриотом. Для него как политического деятеля маленького германского княжества было крайне важно подчеркнуть, что повелительницей его Голштинии стала достойная короны великой империи дочь великого царя, думавшего о ней как о своей наследнице до последней минуты. Но судьба, увы, распорядилась иначе, и теперь (когда он писал мемуары) на престоле вторая дочь Петра — Елизавета, которая могла быть подданной императрицы Анны Петровны.

Но в достоверности эпизода со словами «Отдайте все…» есть основания сомневаться и по другим причинам. Во-первых, кажется странным, что никто, кроме Бассевича, об этих словах не упоминает, между тем у постели умирающего всегда были люди. Правда, саксонский резидент Лефорт сообщал своему правительству, что царь пытался что-то записать: «Ночью ему захотелось что-нибудь написать, он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать»³⁴. Наверное, нацарапанное Петром было столь неразборчиво, что окружающие не придали этому значения, а после его смерти, когда судьба престола была уже решена, все это вовсе потеряло смысл.