У каждого своя судьба. Елизавета станет императрицей, а Мария будет рожать и рожать детей (всего — девять), и среди них будет и тот мальчик, который, став королем Людовиком XVI, кончит свою жизнь 21 января 1793 года под ножом гильотины. Палач будет демонстрировать его голову восторженным толпам парижан, заполнившим Гревскую площадь и еще не опасающимся за собственные головы…
Но в начале 1733 года до этого очень далекого. Еще Людовик XV будет править Францией больше сорока лет; еще не получил он прозвища «Le bien Aim'e» («Возлюбленный»); еще не произнесена им знаменитая фраза: «После нас — хоть потоп!»; еще не укрепились у власти и в сердце короля сначала маркиза Помпадур, а потом графиня Дюбарри. И никто, конечно, не может предугадать того часа далекого майского дня 1774 года, когда будут поспешно хоронить в двойном гробу распадающееся на глазах тело Людовика XV («королевскую падаль» оппозиционных парижских листовок) — прожигателя жизни и развратника такого масштаба, какого не знал даже гедонический XVIII век…
До этого еще далеко, и 22 января 1733 года «Санкт-Петербургские ведомости» сообщают, что по-прежнему «королева в своем чреватстве поныне еще благополучно находится и того ради для предосторожности себе кровь пустить велела». Это тоже обычный в тогдашней медицине профилактический прием. Чуть что — сразу звали цирюльника с медным тазом, скальпелем и с банкой, полной извивающихся пиявок, и пускали кровь. И в самом деле помогало — люди света в XVIII веке были неумеренны в еде, излишне тучны и полнокровны, и кровопускания действовали достаточно эффективно — улучшали самочувствие и аппетит.
Смотрим газету далее. Вот в 11-м номере за 5 февраля вроде бы обычное сообщение — в Петербург приехал накануне тезоименитства Анны Ивановны принц Антон Ульрих Брауншвейг-Бевернский. Да, это тот самый Антон Ульрих, который через шесть лет, в 1739 году, станет мужем Анны Леопольдовны, потом отцом императора Ивана VI Антоновича, чтобы затем, пробыв несколько месяцев третьим по счету (после С. Шеина и А. Меншикова) русским генералиссимусом, кануть в небытие и умереть больным и слепым в холмогорском заточении, отсидев в тюрьме 32 года.
Но сейчас на дворе зима, февраль 1733 года, он молод и спешит в Петербург, чтобы успеть на праздник тезоименитства императрицы Анны, увидеть свою невесту — племянницу Анны Ивановны, Анну Леопольдовну, и полюбоваться в праздничный вечер петербургским фейерверком.
И действительно, успел вовремя и уже на следующий день был не только принят императрицей, но и с «высокою императорскою фамилиею за императорским столом публично кушал», сидя, вероятно, рядом с принцессой Анной. «Жених! Жених!» — шептались, глядя на него, собравшиеся гости. Если бы, разорвав время, мы вошли в этот зал и шепнули бы Антону Ульриху о будущем, которое его ждет, он, вероятно, поперхнулся бы куском лебедятины, покинул бы стол якобы «нужды ради» и бежал бы и бежал без оглядки, пока не достиг бы своего милого Брауншвейга.
Но это все наши досужие фантазии, оставим их и вернемся к газете…
Фейерверки, приемы, малозначащие для будущего новости… Но вот наконец то, ради чего мы и листаем страницы официальной газеты. В «Прибавлении» от 13 февраля 1733 года читаем: «
Вот это была новость первостепенной важности — умер польский король Август II Сильный, — и в Петербург она пришла, конечно, раньше, чем была опубликована в газете, и, вероятно, именно о ней судачили придворные на праздновании тезоименитства Анны Ивановны. И уже никому не было дела до прочих новостей, и всех оставило равнодушными сообщение из Парижа, что «известная Мария Тексиер на сих днях за отравление трех человек ядом данным от Парламента указом осуждена на созжение», и даже известие о смерти Филиппа, сына короля, которого привезли после прогулки в Версальском саду «опять в свои покои в добром здравии, но с четверть часа потом он, по жестоком чихании, весьма нечаянно живот свой скончал, и так он жил только 2 года 7 месяцев и 8 дней».