Россия - Европа (март 2008)

* МЕЩАНСТВО * Максим Семеляк Съестной пустячок

Чего не покажут весы

Весы в дорогих европейских гостиницах показывают на несколько килограммов меньше.

Всегда.

Определение «дорогие» в данном случае непринципиально - в дешевых гостиницах вообще никаких весов в номера не ставят. Со словом же «европейские» хочется повозиться подольше - подобно тому, как женщине приятно некоторое время потоптаться на весах-поддавках.

Разумеется, подобный, как выразился бы чеховский помещик, «мистификасьон» объясняется обыкновенным пятизвездочным сикофантством и имеет своей целью обыкновенное же подстрекательство постояльца к лишней порции и бутылке. Это понятно, но как-то неромантично. Есть все же резон предполагать, что с каждым пересечением европейской границы русский человек претерпевает решительное изменение, касающееся самых глубин натуры - по крайней мере, так хочется думать самому русскому человеку. И вот вполне ощутимое доказательство, которое, кстати, весьма удобно направить в совсем уже отчаянное, не сказать бесстыжее русло, памятуя теорию о душе, делающей тело легче в известный момент (в конце концов, не зря же в советской литературной традиции заграница приравнивалась к мифу о загробной жизни).

Что- то, безусловно, в таких поездках от русского человека отлетает -чтобы в этом убедиться, достаточно даже беглого взгляда со стороны. Например, русский всегда с безошибочной брезгливостью выделяет своих соотечественников в европейской толпе, даже не замечая, что тем самым он совершает акт невинного, но все же предательства. Это почти рефлекс - шарахаться от русской речи хоть на мосту Бир-Хаким, хоть в Кенсингтоне. Русский человек потому так безошибочно узнает своих, что норовит сам на себя посмотреть взглядом европейца. Позиция стороннего наблюдателя за самим собой, разумеется, не делает его неотъемлемой частью ЕС - собственно европейцам до русских в толпе дела, как правило, нет. Подобная позиция, по совести говоря, не делает ему большой чести, зато оставляет его в приподнятом одиночестве - по то сторону гостей и хозяев. В приподнятом одиночестве европейские города чувствуешь уже совершенно как свои.

На этом месте я бы уже предпочел отказаться от совершенно невыносимого в своей безликости словосочетания «русский человек в Европе» и перейти для упрощения коммуникации на личности - то есть на себя самого.

Для поколения, рожденного в первой половине семидесятых и приобретшего более-менее устойчивую привычку наведываться в Европу только во второй половине девяностых, та сторона уже знаменовала собой все, что угодно, но только не свободу. Может быть, первый раз в истории (чуть не со времен Эллады, которая когда-то осознала себя свободным Западом в противовес деспотичному персидскому Востоку) Европа не ассоциировалась напрямую со свободой. Свобода (по крайней мере, на взгляд тогдашнего школьника) как раз бушевала по эту сторону - в период с 87-го по 91-й, и в общем, даже успела слегка утомить. Европа в те годы вообще была как-то в тени, и ей скорее отводилась роль рассадника стерильного изобилия - тому весьма способствовали популярные жлобские фантазии Жванецкого на тему вымытого с мылом асфальта - почему-то этот образ вселял в меня скорее отвращение.

Я обратил внимание на вздорный фокус с весами, поскольку всегда испытывал определенную уверенность в том, что, пересекая европейскую границу, я не столько нечто приобретаю, сколько оставляю за бортом. Некий зазор между собой здешним и собой тамошним определенно существует. Когда на таможне меня спрашивают о цели поездки, я всякий раз теряюсь, потому что начинаю в этот момент думать скорее о причинах отъезда. А они, в общем, почти всегда одни и те же - избавиться на некоторое время от того самого, чего не показывают весы. В Европе тебя в некотором смысле становится меньше - подобно тому, как от счастья люди глупеют, как говорил, кажется, Ален де Боттон. Существует представление (уничижительное и лестное одновременно), что европейский человек - существо более развитое, зато русский - более глубокое. Если воспользоваться этой столь же сомнительной, сколь и несгибаемой схемой, то можно предположить, что именно эту чертову «глубину» и не показывают весы.