Россия - Европа (март 2008)

Жуя резинку, я гуляю по улицам, захожу в аккуратную красного кирпича ратушу, стою подолгу на мосту, глядя, как чистенькие голуби ходят взад-вперед по парапету. Дважды ко мне подходят респектабельные старушки со словами «May I help you?» Они полагают, что я заблудилась, но я совершенно не заблудилась, я знаю, чего я хочу.

Мне говорили, что Берлин - город, ничуть не похожий на остальные немецкие города, что это андеграундная столица Западной Европы, что там много молодежи с зелеными волосами и металлическими шипами в носах, наркотиков, техно и самые большие темпы распространения СПИДа. Что соскучиться там невозможно. Berlin is very open-minded - читала я в блогах и комментариях иностранцев в гостевых книгах на сайтах берлинских отелей. Не могли же они все лгать или притворяться. Где-то должен быть этот open-minded и very friendly Берлин. Вернувшись в гостиницу, я взяла в руки путеводитель и стала листать. Через какое-то время я поняла, что нахожусь в совершенно неправильном Берлине. Правильный Берлин был в другом месте, на северо-востоке, в богемном районе Пренцлауэр-Берг, в бывшем социалистическом аду. Сейчас там живут художники и поэты, а может быть, и даже какие-нибудь мейстерзингеры, подумала я. И поехала в Пренцлауэр-Берг.

Выйдя из метро, я сразу почувствовала разницу. Вокруг были обшарпанные дома всех стилей, торчали какие-то фабричные трубы и множество прохожих сновало во все стороны. На богему эти прохожие не походили. Это были восточные немцы, которые, в отличие от западных, до сих пор не разучились плевать себе под ноги, стоя на автобусных остановках. В глазах их было какое-то напряженное и не слишком добросовестное выражение. Нордический характер выдавало лишь полное молчание. При посадке в общественный транспорт они не толкались, не орали, но хмуро и проворно занимали места. Гулять по улице мне вскоре надоело, и я зашла в кафе в рассуждении полистать путеводитель, чтобы как-то сориентироваться в недружелюбном и малознакомом пространстве. В кафе сидели парни с длинными дредами и пили кофе. Я тоже заказала кофе и принялась разглядывать эту странную компанию неформального вида, предающуюся довольно-таки буржуазному занятию. И тут вдруг поняла, что смотреть надо было в другую сторону. За столиком сидел седовласый господин. Он был весь в белом. На плечах у него было белое пончо, отороченное прекрасным мехом, на голове - белоснежный котелок, на ногах белые брюки дудочкой, смешно торчавшие из-под пончо. Руки в пигментных пятнах двигались над столом, дотрагиваясь то до кофейной чашки, то до стакана с минеральной водой. На левой руке сверкал изящный золотой браслет. Через некоторое время старик встал и, оставив на блюдечке мелочь, вышел. Я расплатилась и двинулась за ним. Я шла на приличном отдалении, не боясь потерять его из виду - эта белая фигура была отлично видна в сумерках. Вскоре старик перешел улицу и, подойдя к двери какого-то заведения, вошел внутрь. Я последовала за ним. TRISTAN UND ISOLDE - было написано на двери. Я вошла, ожидая увидеть интерьер изысканного ресторана с живой музыкой, публику в вечерних платьях и смокингах с бабочками, старинные гравюры и тяжелые гардины. Но я не увидела ничего, кроме секьюрити бомбейской наружности, который потребовал с меня 10 евро за вход. Я заплатила, не успев испугаться: секьюрити широко улыбался. Я прошла по единственной лестнице вверх. За стеной ухало. Завернув вправо, я увидела невероятных размеров зал. Бетонный пол. Потолок отсутствовал, а точнее, был очень высоко. Я поняла, что нахожусь то ли в ангаре, то ли в заводском цеху. Скорее всего, так оно и было. Сотни людей танцевали на бетонном полу. Большинство из них были в обтягивающих майках - как женщины, так и мужчины. Мужчины были все до единого с бритыми черепами и в татуировках. Играло жесткое техно. Наступая друг другу на ноги, они вежливо извинялись, что совершенно не вязалось с их обликом. Постояв, как дура, у стеночки несколько минут, я двинулась в первый образовавшийся проем, оказавшийся темным коридором. В конце этого тоннеля был свет, но лучше б его не было. Картина, представшая моим глазам, была не из привычных: на каких-то грязных досках лежал пожилой человек, совершенно голый. Тело его было сероватого страшного цвета, словно это был труп из морга. Но человек был жив, он шевелился и стонал. Руки и ноги его были стянуты блестящими кожаными веревками. На груди его покоился кованый сапог, обладательница которого что-то говорила по-немецки, надавливая каблуком. Человек протянул к ней руки, и тут я увидела золотой браслет. И все поняла. Open-minded Берлин, буржуазный и богемный, был передо мной. Собственной персоной.