С течением времени эмир, как видно, отдумал воспитывать сына в России и просил только дозволения отправить его к Высочайшему двору, для засвидетельствования своих мирных и дружественных намерений и для изъявления раскаяния в своих ошибках. Однако же в письме, поданном генерал-губернатору 23 июля, было, между прочим, сказано и следующее:
«Следовало бы, ради Величия и Высокого Имени (Белого Царя), дать возможность прожить в спокойствии пяти-шести мусульманам (т. е. мусульманским городам), оставшимся теперь без родины (т. е. завоеванных русскими). Очень хорошо известно, что с начала до конца, с нашей стороны, не было повода к войне; очень хорошо известна нам и обширность вашего государства, но ведь это на два, на три дня жизни (другими словами: но ведь ничто не вечно)». В грамате на Высочайшее имя интересно, в особенности, наивное извращение фактов касательно наших прежних отношений. Эмир говорил:
«Турецкий султан писал нам, что русский Государь есть Великий Император, и лучше сохранять с ним дружбу — вследствие этого мы послали к Вам Наджмеддин-Ходжу-Судура с грамотою, но его, не знаем почему, дальше Оренбурга не пустили. То же случилось и с другим послом нашим, Мусабеком. Один только раз мы вышли с отрядом на Сасык-Куль, и то ради восстановления мира, но войска Ваши начали наступление и мы, помня дружбу Вашего Величества, не сражаясь вернулись назад. Ваши губернаторы пришли к нам с войском и забрали несколько крепостей. Мы знаем, что Ваше государство громадно, что земли у Вас много, что Вы всем богаты, что Вы Великий Государь — ибо мы убедились в Вашем величии и признаем Вас Великим — наше же царство, сравнительно с Вашим, самое ничтожное, но мы довольны наследственными землями, хотя и живем в тесноте. Мы — узбеки, и если погрешили против законов и обычаев Ваших, то ради Величия Вашего простите нам и возвратите взятые у нас крепости». Видя из этого, что посольство имеет еще и другую цель, генерал-губернатор предупредил старшего посланника, Датху, {10}
что все дела о границах, о торговле и о прочем должны решаться на месте, в силу Высочайше дарованного ему полномочия; эмира же вразумлял следующими словами: «воля и виды Государя Императора, клонящиеся ко благу Его поданных и к спокойствию Его соседей, мне известны и они служат мне указанием во всех случаях».