Россия и Англия в Средней Азии

Все личные мнения членов английского правительства держатся и влияют на политику кабинета только вместе с лицами и потому никогда нельзя ручаться, что мнение, — авторитетное сегодня, — сохранит свое значение и завтра. Если лорд Станлей — сторонник мира, если он предпочитает даже и беспокойного соседа — опасности приобретения непокорной и непреданной области, а вследствие этого, не может допустить и мысли о расширении границ Ост-Индии на счет Авганистана, то это имеет для нас значение только до тех пор, пока лорд Станлей находится в министерстве — преемники же его могут поддерживать и совершенно другие виды.

Таким же образом на политику Англии могли влиять и личные взгляды нового вице-короля. По отзывам лорда Станлея, лорд Майо не принадлежал к руссофобам по убеждению, но ему приходилось действовать в среде англо-индийской, калькутской бюрократии, сроднившейся с инстинктами недоверия и зависти, относительно России.

В виду этого, личные взгляды л. Майо должны были, естественным образом, интересовать нашу администрацию. Барон Бруннов познакомил с этими взглядами наше министерство иностранных дел депешею от 17-го ноября 1868 года. По словам нашего посла л. Майо не приписывал нам предвзятой мысли посягнуть на безопасность британских владений в Ост-Индии, столь далеко отстоящих от наших границ. С другой стороны лучшим средством для обезопасения Ост-Индии, он считал железные дороги, которые бы давали Англии возможность быстро сосредоточить на всяком данном пункте 40.000 войска в шестинедельный срок, тогда как неприятель, не смотря на хорошую организацию, прибудет на театр войны уже истомленный долгим походом чрез пустынные страны. Кроме того, неприятельская армия, отделившись от своих складов, будет конечно испытывать недостаток в продовольствии и боевых запасах, чего не может случиться с английскою армиею, обладающею сетью железных путей.

Л. Майо обратил поэтому особенное внимание на пополнение сети железных дорог ветвями от центра Индустана к северо-западной границе, что, по его мнению, составит самую прочную систему обороны вверенной ему страны.

Почти одновременная смена Черняева и Лауренса, должна была, казалось, повести за собою: со стороны русских — ослабление энергии и предприимчивости, а со стороны англичан — напротив, возбуждение и той, и другой.

При этом мы, конечно, проигрывали в квадрате. Но в войсках наших свирепствовала лихорадка завоеваний; болезнь эта не уступала лечению, так как в перемежку с лекарствами, давались весьма сносные крепительные: чины и ордена.

Не только генералы, но и простые поручики бредили завоеваниями. Капитаны же, которым вверялась какая-нибудь команда, тотчас осуществляли свои мечты: так был взят, например, Абрамовым, Яны-Курган, соблазнивший своею близостью к лагерю под Джизаком, где за старшего оставался Абрамов.

Как было устоять перед подобными соблазнами когда, благодаря им, можно было шагнуть в 4 года из поручиков артиллерии в генералы! ^{72}

Это обстоятельство, как видно, хорошо было известно англичанам: так в одном официальном документе прямо заявлялось, что английский кабинет совершенно уверен в искренности русского правительства, нежелающего никаких приобретений в Средней Азии, но что он боится предприимчивости второстепенных начальников, которые, в погоне за славой и наградами легко увлекаются за пределы, указываемые свыше.

И так, закваска, положенная Черняевым, обещала еще на долго продержать нашу энергию в возбужденном состоянии. Что касается Ост-Индии, то и тут нельзя было ожидать через чур крутой перемены.

Если политика невмешательства, которой так последовательно держался сэр Джон Лауренс, заслужила со стороны общественного мнения только одне нарекания и если настроение нынешнего великобританского кабинета далеко от вооруженного вмешательства, то можно было ожидать принятия какой-либо средней меры, удовлетворяющей, по возможности обе стороны. Такою мерою оказалась подержка Шир-Али-хана, как наиболее склонного к интересам Англии.