Как предполагает Андреас Шёнле, на сложность и неоднозначность представлений Екатерины о Крыме указывает ее прославленная поездка по Новороссии и Крыму (1787), преследовавшая как политические, так и культурные цели. Основывая новые порты и города, Екатерина торжественно отмечала тем самым присоединение к империи стратегически важных территорий и поражение, нанесенное Турции. Кроме того, ей хотелось произвести впечатление на европейскую публику – в то время она вела горячие споры с французскими литераторами относительно того, является ли Россия нецивилизованной страной, где царит деспотизм, или нет. (В 1770 году она опубликовала – на французском языке – опровержение хлесткой критики в адрес России, высказанной совершившим путешествие в Сибирь ученым Жан-Батистом Шаппом д’Отрошем.) Для сопровождавших императрицу знатных европейцев (австрийский император Иосиф II, путешествовавший инкогнито, французский граф Луи-Филипп де Сегюр и другие) Екатерина и Потемкин устраивали представления, демонстрировавшие давние связи России с греческой цивилизацией через посредство Византии (что позволяло отвергнуть утверждения французов о превосходстве их «цивилизации») и военные парады с участием представителей проживавших в империи народов: казаки, татары, калмыки, башкиры изображались живущими в согласии между собой и цивилизованными.
Осуществляя строительство в Крыму, и Екатерина, и Потемкин видели основным мотивом сад. Многозначный символ, сад мог означать Эдем и, следовательно, высшее благословение, отсылать к такому пространству, где подданные могут быть свободны, либо к такому, где они могут подвергнуться контролю и целенаправленному изменению. Для Екатерины Крым был садом, демонстрирующим изобилие природы (там следовало насадить фруктовые деревья, разбить парки), и ландшафтом, свидетельствующим об этническом многообразии ее страны. Богатую культурную среду Крыма следовало беречь. Общественные здания, принадлежавшие мусульманам, не сносились в открытую, хотя многие были разрушены до 1783 года, в ходе жестокой завоевательной кампании, после чего руины послужили источником строительных материалов. И напротив, российские монархи выявляли и сохраняли здания, имевшие значение с исторической точки зрения или важные для местных общин – христианских, мусульманских, греческих, армянских и других.
Имперское «клеймо» было особенно заметно на двух крупнейших крымских стройках того времени. На месте рыбацкой деревни начал возводиться порт Севастополь со зданиями в европейском стиле. Работа по созданию новой столицы – Симферополя – на месте оживленного татарского города с ханским дворцом имела меньше успеха. Согласно плану, Симферополь должен был получить упорядоченную неоклассическую планировку, с центральной площадью и кафедральным собором, но татарские кварталы остались в прежнем виде. Город оказался разделен надвое – на русскую и туземную части. В первой появились православные церкви классического облика, административные здания, радиальные улицы, соединявшие центральные площади с районами жилой застройки, запроектированной по европейскому образцу. В татарской части сохранялись извилистые улицы, окруженные стенами городские усадьбы, центром которых являлся внутренний двор, мечети традиционного вида, бойкие рынки. Как отмечает Келли О’Нил, мечеть Кебир «господствовала в визуальном ландшафте города» до 1830-х годов, когда был сооружен массивный собор Александра Невского с его строгими классическими линиями. Бахчисарай, религиозный и политический центр татар, нисколько не утратил своего восточного блеска и еще долго оставался сердцем татарского Крыма.