Россия и Европа. Том 1. 1462-1921 Европейское столетие России. 1480-1560

Очень точно и кратко сформулировал это тот же С.Ф. Платонов: «Когда он начал княжить, его княжество было окружено почти отовсю­ду русскими владениями... В конце своего княжения он имел лишь ино­верных и иноплеменных соседей — шведов, немцев, литву, татар».¹⁶

Глава вторая Первостроитель

И вот что самое во всем этом замечательное: человек, которому суждено было прожить как бы две жизни, в двух абсолютно непохо­жих мирах — сначала в суетном и склочном мире междукняжеских распрей и удельных раздоров, а затем в мире большой политики и общенациональных задач — человек этот чувствовал себя дома в обоих мирах. Мало того, он уже в первой своей жизни подготовил все важные плацдармы, все исходные точки для второй — не про­винциального московского князя, а государя европейской держа­вы. Едва был закончен процесс «собирания», продолжаться москов­ская Реконкиста могла лишь на арене европейской политики.

До этого Русь была «вотчиной», родовой собственностью одной княжеской семьи. Теперь превращалась она в нечто принципиально отличное — в «отчину», в народ, в члена европейской семьи наро­дов. И соответственно «вотчинный уклад», «вотчинная менталь- ность» становились анахронизмом. «Отчина» — национальное госу­дарство — требовала новой идейной платформы, новых единых

¹⁶ СФ. Платонов. Учебник русской истории для средней школы, ч. 1, Прага, 1925, с. 115.

Часть первая

КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО СТОЛЕТИЯ РОССИИ

стандартов и норм национальной жизни, даже новых слов, обозна­чающих прежде не существовавшие понятия.

Судя по его действиям, великий князь хорошо это понимал. К со­жалению, современным западным экспертам такое понимание дает­ся с трудом. Уж не язык ли тому виною? Даже мы, говорящие по-рус­ски, не сразу улавливаем разницу между словами «отчина» и «вотчи­на». Корень у них общий, да и по смыслу они частично совпадают — то, что досталось в наследство от отцов. В реальной политической жизни XV века, однако, значение этих слов разошлось — до полной противоположности.

Слово «отчина» употреблялось теперь главным образом во внешнеполитическом контексте и звучало как «отчизна», «отечест­во». Оно наделялось высоким идейным смыслом: в нем воплощался призыв к восстановлению поруганной родины. А «вотчина» означа­ла теперь не великокняжеский домен, как прежде, но лишь бояр­скую наследственную собственность.

Кстати, аналогичную внутреннюю трансформацию пережил и термин «старина». Он тоже стал звучать как политический лозунг, означающий общее прошлое всех русских земель. Вместе с лозун­гом «отчины», под которым имелось в виду их общее будущее, он со­здавал цельную идеологическую конструкцию, и этот символ нацио­нального единства цементировал всю внешнеполитическую страте­гию Ивана III.

А на английский оба слова переводятся одинаково — «patrimo­ny» (случается, впрочем, что путают их и отечественные авторы). На­пример, Николай Борисов, цитируя великокняжеское послание нов­городцам, начинавшееся словами «Отчина моя великий Новгород», так комментирует реакцию новгородцев: «Им не понравилось, что московский князь называет Новгород своей вотчиной».¹⁷

На этой семантической путанице вырос еще один миф о России как о «патримониальном государстве» — собственности её царей.¹⁸

Н. Борисов. Иван III, м., 2000, с. 228.

Наиболее полное изложение этого мифа читатель найдет в Richard Pipes. Russia under the Old Regime, NY, 1974.

Но ведь достаточно просто задуматься: почему-то же сохранились в лексиконе оба термина! Ведь «отчина» не вытеснила «вотчину»: на право боярской собственности Иван III, в отличие от внука, никог­да не покушался. Как иначе мог бы привлечь он к себе князей и бояр из Литвы, из Твери и Рязани, бежавших к нему со своими вотчина­ми? На этой вотчинной основе и формировал он свою аристократи­ческую элиту.

И сформировал он ее настолько мощной, что внуку его, действи­тельно исходившему из архаической «вотчинной» концепции госу­дарства как царской собственности, понадобились революция и то­тальный террор, чтобы сломить сопротивление аристократической элиты, созданной его дедом.

Но ведь толкование Грозного было всего лишь реакционной по­пыткой вернуть страну в догосударственную ее эпоху. Что сказать, однако, о современных экспертах, безоговорочно принимающих его «патримониальное» толкование, даже не заметив жесточайшего конфликта между политическими представлениями внука и деда?

Глава вторая Первостроитель

контроверза