Россия и Европа. Том 1. 1462-1921 Европейское столетие России. 1480-1560

ловной ценностью (как мы еще увидим в Иваниане, именно необхо­димостью этой централизации ухитрялась она оправдывать даже зверства опричнины, а не только ликвидацию новгородских вольно­стей). Для большей части дореволюционной и эмигрантской исто­риографии проблема Новгорода состояла не столько в его вольно­стях, сколько в том, что он служил яблоком раздора между Литвой и Москвой, чтобы не сказать, между «латинством» и православием. И потому, как с полным сознанием своей правоты восклицает эмиг­рантский историк Василий Алексеев: «Со стороны православной Москвы это была действительно борьба за Родину и за Веру!»²² Для западной историографии проблемы тут и вовсе не было. Ясно же, что не мог московский деспотизм мириться с новгородскими вольностями. Так над чем тут задумываться?

Самое интересное, однако, в другом. Даже в книге, призванной, казалось бы, служить обобщающим итогом постсоветской историогра­фии (с обязывающим названием «История человечества, т. VIII. Рос­сия»), проблема по-прежнему выглядит двусмысленно. С одной сто­роны, «для России борьба с католицизмом... означала защиту от идеологической агрессии западных стран».²³ С другой, однако, «объ­ективно победа этой [пролитовской партии в Новгороде] означала бы сохранение городских свобод, избавление от тяжелой руки Москвы и движение по пути других восточноевропейских стран, находящихся в орбите европейского цивилизационного развития».²⁴

Но что означало бы это для России, отрезанной от Европы? Об этом ни слова. Никакой контроверзы нет. Впрочем, имея в виду, что все царствование князя Ивана проходит у авторов этого тома под рубрикой «Формирование государства по евразийской моде­ли»,²⁵ изоляция России от «латинской» Европы их нисколько не забо­тит: всё равно ведь принципиально другая у нее,евразийская, «мо­дель государственности», другая, извините, цивилизация.

22

S. Алексеев. Роль церкви в создании Русского государства, Спб., 2003, с. 44.

История человечества, т. 8. Россия, M., 2004, с. 21.

_т

Там же.

Там же, с. 129.

Похоже, что единственным серьезным историком, который вы'- сказал свою точку зрения на новгородскую контроверзу ясно и не­двусмысленно, был всетотже Ключевский. «Уничтожение особенно­сти земских частей независимо от их политической формы, — гово­рит он, — было жертвой, которую требовало благо земли, становящейся строго централизованным и однообразно устроен­ным государством».²⁶ Другими словами, как ни жаль нам новгород­ских вольностей, но они были обречены.Чего, однако, никто, сколько я знаю, не заметил, — Иван III, ка­жется, думал иначе. В конце концов, Новгород был богатейшей и процветающей частью его «прародительской отчины», её сокро­вищницей, живой нитью связывавшей её с Европой. И если для того чтобы сохранить эту сокровищницу, требовалась даже очень широ­кая автономия республики, великий князь, судя во всяком случае по результатам его первого похода на Новгород в 1471 году, был готов и на это — при условии, конечно, что пролитовская партия в Совете господ Новгорода сложит оружие раз и навсегда. Это, конечно, гипо­теза. Но судите сами.

Как пишет британский эксперт Джон Феннелл в книге «Иван Ве­ликий», «на протяжении шестидесятых напряжение [между Москвой и Новгородом] росло. Раскол Новгорода... становился все более оп­ределенным и вел к беспорядкам в городе... пролитовская фракция становилась все более сильной и дерзкой. Она действовала так, слов­но пыталась спровоцировать Ивана на акт финального возмездия».²⁷ Представителей великого князя публично оскорбляли; земли, в прошлом уступленные Москве, были снова захвачены. Платить на­логи республика отказывалась. Могла демонстративно пригласить на княжение сына Димитрия Шемяки, ослепившего в свое время от­ца великого князя. Обычным делом были переговоры с Казимиром литовским. И в довершение ко всему архиепископ новгородский вступил в контакте киевским митрополитом, ставленником этого са­мого Казимира.

8.0, Ключевский. Цит. соч., с. 102.

J.LJ. Fennell. Ivan the Great of Moscow, London, 1961, p. 36.

Часть первая

КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО СТОЛЕТИЯ РОССИИ

Что удивляет тут больше всего — это терпение великого князя. Почему в самом деле даже перед лицом открытых провокаций мед­лил он призвать к порядку мятежную отчину? От нерешительности? Из малодушия? Можно поверить в это, если не знать, какая могучая и беспощадная воля, какой хитрый умысел стояли за этими колеба­ниями. Ивану III нужно было, чтобы все поверили: он не решается на экспедицию против Новгорода. Это было частью его плана. Так же думает и Феннелл: «Одни лишь оскорбления... вряд ли могли быть использованы как предлог для серьезной экспедиции, предназна­ченной сокрушить то, что в конце концов было русским православ­ным государством».²⁸