И это даёт нам все основания констатировать: победа православной Контрреформации лишила Россию и преимущества сильного и просвещенного духовенства. Отсюда фундаменталистское «духовное оцепенение», по выражению И.В. Киреевского, Московии XVII века. Я не говорю уже о том, что победа эта сделала неизбежным формирование реакционного военно-церковного союза. С этого момента для самодержавной революции не хватало лишь нового Андрея Бф-олюбского, который, как мы знаем, еще в середине XII века совершил аналогичную попытку (и был за это убит собственными боярами). Иван Грозный с успехом исполнил роль, которая не удалась ни Боголюбскому, ни отцу Ивана Василию III. Мы еще подробно обсудим, почему удалась она именно ему.
Конечно, не предотвратила Реформация в Северной Европе ни контрнаступления Средневековья, ни тирании монархов. Но она создала условия, при которых закрепощение крестьян не стало тотальным и тирания одного параноика не превратилась в вековое самодержавие. Какие угодно люди могли появляться там на престоле, но учинить что-либо подобное опричнине, отлучив страну от Европы, оказалось им не по зубам.
Совсем иначе, стало быть, могла сложиться наша история, последуй Россия антикатолическому примеру своих северных соседей. Тому самому, на который еще задолго до этих соседей ориентировал ее Иван III. Ведь государственный строй, установленный им в стране при самом ее рождении, был куда ближе к шведскому, нежели к польскому. То была на самом деле обычная для тогдашней Европы «абсолютная монархия с аристократическим управлением», как определит ее впоследствии В.О. Ключевский. Абсолютная монархия, то есть вполне совместимая с привилегиями боярства и очень даже, как мы видели, благоприятная для формирования сильной крестьянской предбуржуазии. Все, казалось, предвидел первостроитель, создавая свою страну. Все, кроме двух вещей.
Во-первых, не было в его распоряжении самого мощного из политических инструментов, которыми располагали его северные коллеги. Ибо во всех без исключения странах, восставших в первой половине XVI века против вселенской католической иерархии, опиралась монархия на национальные движения, видевшие во власти Рима ненавистное им иностранное господство, своего рода папистское иго, если угодно. Все эти дерзкие короли, будь то Густав Ваза в Швеции или Генрих VIII в Англии, пусть даже и не шли их намерения дальшетривиальной конфискации монастырских земель, неизменно облекались в мантии освободителей национальной церкви от вселенской иерархии.
Власть Правящего Стереотипа
Второе обстоятельство, которого не мог предвидеть первостроитель, заключалось в том, что, сокрушив наследников Орды, малые татарские ханства, Россия неизбежно должна была оказаться в немыслимой для ее северных соседей ситуации — перед гигантскими малонаселенными просторами Сибири, где, в отличие от скученной Европы, не было защищенных границ. И потому искушение военно-имперской экспансии станет для нее непреодолимым. Но об этом, втором отличии от Европы, об имперском соблазне, говорили
конец европейского столетия россии
мы подробно в «России против России».18
Здесь остановимся на первом. Состояло оно в том, что не мог великий князь облечься в обычную для европейских монархов мантию освободителя национальной церкви от вселенской иерархии. Ибо никакой вселенской иерархии русская церковь не противостояла.Более того, после Флорентийской унии 1439 г., когда Константинопольская патриархия в поисках спасения от турецкого нашествия согласилась в отчаянии на папский сюзеренитет, — даже греческое православие стало в глазах москвичей сомнительным и чуть не крамольным. Короче говоря, уже в середине XV века стояли государство и церковь в Москве друг против друга на одной и той же национальной почве.
Конечно, с точки зрения Правящего Стереотипа, это не имело ровно никакого значения. Ибо в любом случае следовало церкви быть беззащитной пред азиатским всемогуществом государства. А собственности ей вообще по чину не полагалось, тем более на главное по тем временам богатство, землю. Ибо никто, кроме государства, собственности в азиатских деспотиях иметь не мог. Тем-то и отличались они от европейских абсолютных монархий, что вся собственность в стране принадлежала одному суверену.